Сахалин в творчестве В. Санги), реки (Обь у Ю. Шесталова, Амур у Г. Ходжера, Лена, Вилюй, Амга у якутских авторов), лед, снег, океан, чум, сани, песни, стихи и Язык в целом. Все живет своей самостоятельной жизнью. В эту всеобщую жизнь включен и человек в качестве равноправного члена круговорота жизни. Качествами живого наделены даже отдельные части организма: руки, ноги, пальцы, голова, уши, глаза, волосы… живут не только общей жизнью, но и своей, автономной (см. «Человек Ыхмифа» Владимира Санги). И человек не должен мешать им всем жить своей жизнью. Даже когда сам страдает от этого. Например, он не должен (у нанай, по Г. Ходжеру) мешать комарам пить его кровь. Но и со своей стороны живые существа тоже предоставляют ему возможность жить; во время охоты подставляют охотнику так называемое «убойное место», т. е. отдают свое тело ему на прокорм. (Медведь, олень – у В. Санги).
Уже в этом проявляется глубочайшая поэтичность, тончайший лиризм творчества северян, их глубоко эстетичного мировоззрения. Северянин чувствует себя внутри Гармонии не только Природы, но и Языка поэзии. И часто непосредственно организующим началом его жизни является как раз язык и поэзия Жизни, олицетворяемые не только его собственным чувствованием ее, но и той интерпретацией, которую ей придавали сказители и даже шаманы, выступавшие от имени многообразно проявляющейся Природы. Иногда Поэзия говорила непосредственно от имени Природы. Характерно в этом отношении стихотворение Вас. Лебедева «Уямкан» (горный баран), оканчивающееся следующими гордыми строфами: Вровень стою я // С горным орлом, // Рядом он кружит, // Машет крылом. // Здесь не страшна мне // Любая беда!. // Лишь человек // Не добрался б сюда. (Пер. с эвенского Г. Фролова).
Здесь поэт отождествляет себя с гордым уямканом, – а другие северяне отождествляют себя с Китом, Медведем, Лебедью, Моржом… Поэзия, искусство потому-то и делает Природу еще и человеком, что отождествляя себя с нею, автор остается и собою. Растворяясь в Природе, сливаясь с нею, включаясь в ее ритмы и круговращения, он тем самым включает их в себя. Это слияние с Природой посредством стихии поэзии по самому характеру не может быть полным. Оно неизбежно имеет момент условности, игры с Природой, искусности, искусного ей подражания. Поэзия северян, как и древних китайцев и современных японцев, не разделяла мир на природный и человеческий, а воспринимала его как органичное целое, как живой организм (Т. П. Григорьева. Японская художественная традиция. М., «Наука», 1979, с. 121). Это не тихая покорность «божественной» стихии природы, «не бездействие, а действие, сообразуемое с законами природы, разумная соизмеримость с естественным ритмом, с постоянно меняющимися условиями». Это метод «не переделывания мира, а приноравливания к нему, к его предустановленному ритму». (Там же сс. 133, 134).
Однако эта включенность северян (и человека Востока) в природу вовсе не означает их полной пассивности перед ее ликом могучим. Для них «у Вселенной – одно сердце, и у каждой вещи – свое» (Там же, с. 169) – если считать