громоздким. И я надумал зайти в один торговый дом, который закрывался позже других. Там было еще много народу, толкавшегося среди тканей и лосьонов, там пахнет дезодорантом от маленьких тощих продавщиц. Я толкнул дверь-турникет и, еще не опомнившись от операции со ртом и от смерти Дона Диего, закричал во весь голос:
– Где тут женская одежда, секция нижнего белья?
Все обернулись в мою сторону, некоторые из любопытствующих подошли взглянуть на меня поближе. Ничего особенного не увидели. Я жалобно повторил вопрос. Одна из сеньорит с совиным личиком, оторвавшись от телефонной трубки, бросила мне раздраженно, одним углом рта:
– Третий этаж, налево.
Наши взгляды встретились. Красота этой совы была опасна, как лабиринт, как блеск топора. Белые руки чудодействовали над алтарем с номерами, дисками и бормочущими голосами.
Когда я добрался до нужного стенда, ко мне подошла девчушка-продавщица.
– Дайте мне Питер Пэн[36].
– Для вас?
– Нет. Для губ.
Я вынул липкий рот из ведра.
– Для губ? Теперь так модно?
– Лучше дайте для них «brassiиre»[37].
– «Brassiиre»? И все это завернуть?
После неуловимо воздушных манипуляций продавщица подала мне шелковый сверток. Внизу, как я и предполагал, телефонистка была задушена черными проводами своих извергов-аппаратов. На улице бронзовая раса впечатывала свой след в толщу разбитых тротуаров, в стареющий на глазах массивный медальон, инкрустированный драгоценными камнями и всякой всячиной.
– Ключ от 1519-го, пожалуйста.
– Возьмите. Почему мой красавчик сегодня мрачнее тучи?
Ее скучающая лень не вязалась с настороженным взглядом бегуна на старте. Нет, это не было усталым оцепенением мексиканцев, расслабленностью отдыха – глаза выдавали скрытое напряжение бесконечного ожидания, затаенную страсть, которая вспыхнет и обуглит, если дать ей волю.
– Прибереги свои нежности, сестричка.
Я поднялся по лестнице к своему номеру, к комнате 1519. В тот час мне было, кажется, море по колено. Я готов был куражиться и дальше. Оглядевшись, увидел, как по коридору движется тонкая гибкая фигура. Она бежала, размеренно подпрыгивая, была полураздета и диковинно разукрашена: в носу – кольцо, на ногах – татуировка, черные волосы прилизаны маслом или кровью… На лодыжках и в ушах – колокольчики. Мерзкий запах, исходивший от ее тела, отталкивал и в то же время словно звал замаливать грехи. Изо рта у нее торчали острые зубы, из горла вырывались странные звуки – как эхо какого-то древнего напева.
– Я только что подобрала куски того старика, которого ты убил. Зачем ты заставляешь меня так много трудиться?
Мне стало не по себе.
– Не бойся. Это мой долг – собирать воедино части трупа и носить куски в своей сумке. Я так устала, Оливерио. Ведь у нас есть и другие способы убивать. Будь ты проклят, Оливерио! Почему ты прикончил его именно так, ради