первую очередь направлена советская литература о войне, и всё равно – «белое пятно», может быть слухи об этой роли стоит признать преувеличенными? Регулярная армия – да, управляемое и строго контролируемое Москвой партизанское движение – да, но «широкие народные массы»?…
Как и другие красные реваншисты, Роберт Иванов любит выводить тему на современность: «…просматривается прямая связь темы “Сталин и союзники, 1941–1945 гг.” с острейшими проблемами современной России, её внутренним и внешнеполитическим положением»32. Личные политические предпочтения автора предельно чётко раскрываются его фразой: «Сталин остался один из Большой тройки, когда настало время подводить итоги войны. И это было большое благо для нашей страны»33.
Учебник Игоря Долуцкого «История СССР. XX век» лишён грифа «рекомендовано». В интервью журналу «Новое время» (21 декабря 2003 года) автор сказал, что издатель сумела из чиновничьего экземпляра учебника перерисовать их пометки. Гнев чиновников вызывает упоминание о жертвах репрессий: «за 1941–1942 годы расстреляно за трусость и паникерство 150 тысяч человек, это равняется 16 дивизиям». Они также в ужасе от формулировок, таких как «полувековая оккупация Прибалтики Советским Союзом». Негодуют по поводу следующего абзаца: «Бобруйская группировка немцев 15 раз пыталась вырваться из окружения. В полный рост днём бросались немцы на прорыв. Метров с семисот по ним открывали огонь наша артиллерия, пулемёты. А они продолжали идти, переступая через трупы». Один возмущённый рецензент, – свидетельствует Долуцкий, – вопрошал: разве так надо учить истории?!
История как наука вообще не ставит перед собой воспитательных задач, точно также как их не ставит перед собой физика или химия. Об их воспитательном значении говорить было бы просто нелепо, а вот о воспитательном значении истории говорить почему-то принято. Единственная задача исторической науки – по возможности максимально точная реконструкция событий прошлого. Эта задача может быть выполнена, только если масштаб исторического явления и степень внимания, которое уделяют ему исследователи, адекватны друг другу. Любой перекос – повышенное внимание к избранным сюжетам, отстранение от других сюжетов – тут же создаёт эффект кривого зеркала. А что такое воспитание, тем более патриотическое воспитание? Это стремление донести до воспитуемого систему взглядов и суждений. И если на службу этому ставится историческая наука, то это неизбежно будет означать тенденциозный отбор фактов – пишем и говорим о том, что делает честь отечеству, а что не делает – о том не пишем и не говорим. Тем более не говорим о том, что делает честь противнику отечества. И сразу же наука вырождается в пропаганду, исследователь и преподаватель превращается в политрука.
Эпизод с бобруйской группировкой немцев, – продолжает Долуцкий, – это почти дословный пересказ воспоминаний маршала Рокоссовского. «К Рокоссовскому 40 лет претензий не было, что он неправильно