трогать? По мере того, как я становилась старше, мои сны и грезы становились менее фантастичными, но все более проникались энтузиазмом. Я читала рассказы о первых христианских мучениках и страстно жалела, что родилась слишком поздно, в эпоху, когда нельзя уже претерпеть муки за свою веру; я проводила целые часы, в грезах наяву, представляя себе, что я стою перед римскими судьями, перед инквизиторами доминиканцами, что меня бросают на съедение львам, пытают, жгут на костре; однажды я увидела себя проповедующей великую новую веру громадной толпе народа, которая внимала мне и, обращенная моими речами, признала меня своим духовным вождем. Но грезы мои кончались печальным возвратом к действительности, где не было места для геройских подвигов, не было львов, против которых приходилось бы выступать, не было суровых инквизиторов, но были постоянные скучные обязанности, которые приходилось исполнять. И я сильно огорчалась, что так поздно родилась на свет, что все великие дела уже сделаны, и не предстояло возможности проповедовать новой религии и пострадать за нее.
С восьмилетнего возраста религиозные задатки моей натуры сильно развились, благодаря воспитанию, которое я получала. Под влиянием Мисс Марриат, мои верования получили сильную евангелическую окраску, но меня всегда приводила в отчаяние мысль, что я не пережила в прошлом момента «обращения». В то время, как другие рассказывали о своих ощущениях, о внезапной перемене, которую они вдруг почувствовали в себе, я с грустью сознавала, что никогда не испытала на себе такой перемены, и что все мои мечтательные порывы ничтожны в сравнении с сильным «сознанием греховности», о котором говорят проповедники, и начинала с грустью сомневаться в том, что я «спасена». Затем у меня было беспокойное сознание, что меня часто хвалили за благочестивость, когда соревнование и тщеславие играли большую роль, чем религиозное чувство; это было, например, когда я выучила наизусть предшествующее английскому переводу Библии посвящение королю Иакову; я это сделала скорее из желания отличиться своей памятью, чем из любви к самому тексту. Звучный ритм некоторых мест в старом и новом Завете ласкал мне слух, и я чувствовала удовольствие от повторения их вслух. Я любила это делать, как любила декламировать для собственного удовольствия сотни стихов Мильтона, раскачиваясь на каком-нибудь древесном суку, или разлегшись в тени ветвей и глядя в бездонную синеву небес до тех пор, пока я впадала в состояние экстаза среди звуков и красок, и говорила на распев мелодичные фразы и населяла синеву туманными образами. Легкость заучивания наизусть и привычка декламировать привела меня к хорошему знакомству с библией и к умению искусно пользоваться текстами. Это мне очень пригодилось на излюбленных методистами молитвенных собраниях, в которых мы все принимали участие. Мы все по очереди должны были читать вслух и это было для меня мучительным испытанием; я ужасно робела, когда внимание присутствующих обращалось на меня, и с трепетом ожидала