результатом сознательного акта воли, принуждающей себя к смирению и к горестному отречению от чего-нибудь дорогого сердцу, а радостным следованием по легчайшему пути; приношение жертвы казалось привлекательнее всего другого и не принести её было равносильно отрешению от самых глубоких стремлений души, чувству оскверненности, бесчестия. И в этом заключается заблуждение многих великодушных голосов, раздававшихся в последнее время с такой убедительностью в мою защиту. Старания служить другим не были для меня трудными подвигами самоотречения, а, напротив, были следованием непреодолимым влечениям. Мы не превозносим мать, которую сила любви заставляет кормить плачущего ребенка и согревать его у своей груди; скорее мы готовы были бы осудить ее, если бы ее отвлекла от плача ребенка какая-нибудь пустая забава. И то же самое можно сказать про всякого, кто не закрывает ушей, чтобы не слышать плачущих людей; их меньше можно превозносить за то, что они стараются помочь, чем порицать, если бы они отстраняли себя от чужих страданий. Я знаю теперь, что именно этот плач страдающих и возбуждал деятельность моей души в течение всей жизни и что я родилась с готовностью узнать о людских страданиях от тех, которые до меня приносили жизнь на служение людям. Эти жизни прежних служителей человечества вызывали передо мною в детстве картины мученичества, они же преисполнили благочестия подрастающую девушку, заставили взрослую женщину идти навстречу насмешкам и ненависти, и привели ее, наконец, к теософии.
Пасха 1866 г. была знаменательной эпохой в моей жизни. Я познакомилась с пастором, за которого вышла потом замуж, и победила первое возникшее у меня религиозное сомнение. За год до того, на Рождестве, открыта была маленькая миссионерская церковь в очень бедном квартале Лондона; она находилась недалеко от дома моего дедушки в Альберт-сквере, и я вместе с одной из моих теток посвящали довольно много времени заботам о маленькой церкви. К Пасхе мы украсили ее весенними цветами, росистыми подснежниками, душистыми фиалками и желтыми цветками лесных нарциссов, доставив этим громадное удовольствие теснящемуся в церкви бедному люду и лондонским детям, из которых многие никогда не видели цветка в своей жизни. Там я познакомилась с пастором Франком Безантом, молодым человеком, который только что кончил университет в Кембридже, вступил в духовное звание и сделался настоятелем маленькой миссионерской церкви. Странно, что я в одно и то же время встретила впервые человека, за которого должна была выйти замуж, и испытала первые проявления религиозных сомнений, которым суждено было впоследствии расторгнуть мой брак.
Сомнение мелькнуло у меня как внезапно взвившаяся пред моими глазами шипящая змея… Я поборола его в одну минуту, потому что сомнение было для меня грехом, и сомнение в самый канун Пасхи еще более тяжким преступлением. Я поспешила убедить себя, что эти кажущиеся противоречия необходимы как испытания силы веры и я заставляла себя повторять