ответственно; наше свидание в присутствии вас, господа, – она клюнула, – как представителей армии и комитета, – и, – клюнула, – есть неизбежное дело, поскольку задеты; честь родины, – эй, не мешайте, читатель, – и доблестных наших союзников!
Нет уж, читатель, – вы – не приставайте; и коли не слышно нам с вами, так это нарочно мной сделано (я – режиссер, – знаю лучше течение драмы); давать результат прежде паузы – это ж десерт вместо супа; чем я виноват, что и мне самому неизвестно ведь, кто там присутствует, сидя в тенях.
А мадам Тигроватко из черных теней упорхнула; и – снова на цыпочках, кралася, с крокусом красным в руках, балансируя веером, чтоб, став в портьере, прислушиваться.
Вот кусочек диванной: гранаты, пестримые смурыми мушками, – стены; портьеры, как гарь от ковров: желто-пепельных, бархатных, точно курящихся дымом; и – скатерть; и вазы оранжевый высверк; стоят офицеры; и кто-то еще с ними рядом…
– Довольно: они у Сэднамена, – рядом, – и вышла из тени, всперив на коленях свой веер.
– Да, вспомнила; вот, – подавала (казалось, что – в мрак) свой цветок:
– Если с да, выходите с ним; нет, – его бросите… Сядете – тут; – хлоп по пуфику, – тут будет видно; мы – там, – на гостиную ткнула…
– Вы – тут: – так вот все разместимся… Месье, – же ву лесс![32]
Кок и цок: офицеры; но – мимо них – козьим галопом, с подхлопом в ладоши: за Джулией.
Вывлекши пеструю Джулию, длинную дылду с пухлявым лицом, и взвертев, и встрепав ее – толк: к Сослепецкому:
– Сами знакомьтесь… Опять позабыла: вы с фронта же… Ну? Что?… Как? Дух?
– Худ!
Мадам Тигроватко за это – боа: по плечу.
– Полисон[33].
Вдруг:
– О, – все равно, – встрях черной шапки волос, – только б эти шинели на нас не глядели.
К передней: в пролет:
– Аделина же!..
– Лина же!..
– Чай; пети-фур, фрукты.
– Что?
Плекс и треск.
– Вот история, – заиготал Пшевжепанский.
– В лоб – молотом: эта действительность переросла всякий бред, – тер висок Сослепецкий, страдая мигренью (с бессонницы).
Неудивительно: два дня назад – треск разрывов, тела окровавленные; как снег на голову, поручение Ставки: в Москву; ночь в вагоне; в итоге же бред; что же, эта гостиная, может быть, поле сражений особых, ухлопавшая все сражения, все достижения наши.
Звонок.
Бородою просунулся в двери
Передняя полнилась вздохом и звуками трех голосов; вот контральто:
– А… вля… ме вуаля…[34]
В Тигроваткины руки – она: мадмуазель де-Лебрейль; вид – малэз[35], но – малинь[36]; вовсе белые волосы; стрижка – короткая; юбка – короткая; с мушкою, с пафосом а ля Карлейль; настоящий гарсон; и – грассировала: баталистка-художница; вкусы – Пэгу: с темпераментом барышня!
А баритон еще мемькал в передней:
– Мме… даа… мэн… Седаамэн… – почти что экзамен.
Читатель!