фарфор леопардовых колеров, – взяв двумя пальцами, чтобы разглядывать росписи: пепельно-серые, красные пятна.
– Ке сэ рависсан![46]
– Регардэ![47]
Тигроватко предметик сняла:
– Что, прелестная, – да?
Безделушка: пастушка фарфорово-розовая, с лиловато-сиреневым тоном:
– Пастушка: Лизетта!
– Максятинский князь приобрел обстановку, – по случаю: распродает.
– Ке ди т'эль?[48] – протянулась Лебрейль.
– Жаль: отшиблена ручка!
– Была – с флажолетом; играла на нем – пасторали, над бездной: эль а тан суффэр[49].
Пшевжепанский, застыв, как оскалясь, – под локтем у Джулии, пав в ноги ей, чтоб прыжком оказаться в беседе: свой вкус показать, как оценщика старых фарфоров; тут что-то случилось с Друа-Домардэном –
– пастушка, ни слова по-русски –
– парик, борода, стекла черные, точно кордон, быстро выступивший, защищаться стал лицо: за очки, за парик, – оно село, взусатилось, импровизируя жест кандидата на красную ленточку Лежион д'онер[50], с неожиданной словоохотливостью объяснял он, что – ехал в Москву с мадемуазель де-Лебрейль, своим секретарем, своим другом – куа?5 |Тут – комедия: он, сама, виза, – в Москве сел без визы; имел тэт-а-тэты с кадетами.
Скажем и мы от себя: в кабинэ сепарэ[51] он случайно сошелся с Пэпэш-Довлиашем, московским масоном, «фразуцом» по стилю, кадэ (психиатр); кабинэ сепарэ[52], потому что – с запретною водкой, скавьяр молосбль[53] (это – выучил) и под напевы гнусавенькой Тонкинуаз[54] запевал Николай Николаич, Пэпэш-Довлиаш).
О, дорожная скука: фи донк[55] – ожидать глупой «визы!
Москва – только станция!
Так с разговора о качествах севрских фарфоров – к задачам войны; закрутил бороды кончик бронзовый.
Гекнуло тут: громкий гек, точно в уши влепляемый, но обращаемый к Джулии:
– Ля бэт юмэн![56]
– Друа д'онер: друа де л'ом![57] – пояснял Домардэн.
– Друа де мор![58] – геком, в уши влепляемым, в ухо влепил Пшевжепанский.
– Бьен дй, мэ мордан![59] – повернулся с кривою усмешкой к нему Домардэн, будто с вызовом; и –
– дрр-дрр
– ДРРРРР –
– выдрабатывали залетавшие пальцы, вцепляясь ногтями в пятнастую скатерть.
Мадам Тигроватко ушла, влокотяся, в подушечки, в тускло-оранжевые; на мизинец изогнутый нос положила; играла икрастой ногою на свесе.
Черная ручка с кровавым цветком
Мадемуазель де-Лебрейль, чтобы это прервать, стала взаверть, бросая блеснь черночешуйчатой талии нервно; портьеру рукой подняла; и – лорнировала, восхищаясь: гранаты, пестримые смурыми мушками, стены диванной; и шторы – коричнево-черную гарь, из ковров желто-пепельных, точно курящихся дымом, и скатерть, и вазы оранжевой выблески:
– Вла с'э ля фламм. Ву з'эвэ