из предыдущей жизни. Ни к чему теперь парадный костюм, фрак, две пары лакированных туфель, подарочная трость. А одной упаковки нитроглицерина, наоборот, преступно мало. Желудочных препаратов же не осталось вовсе, а еще неизвестно, чем здесь будут кормить.
Ноутбук. Вынуть из футляра, поставить на письменный стол. Писатель всю жизнь говорил в интервью, что работает не для самовыражения или читательского успеха, а исключительно ради самого процесса.
И что теперь?
Беременная женщина ложится поперек кровати. В окно ей видно край темнозеленой кроны дерева с большими разлапистыми листьями. Надо разобрать вещи, помыться, привести себя в порядок. Надо пойти к морю. Но нет никаких сил.
У нее срок тридцать четыре недели. Тридцать четыре. Повторить несколько раз. Повернуться на бок, найти более-менее удобное положение. Вот так.
Отдохнув и осмелев, маленькая стучит ножкой изнутри. Если присмотреться, видно, как шевелится платье. Она кладет ладонь на живот. Чувствует.
Пытается сосредоточиться на том, что это и есть самое главное.
Часть первая
(в прошедшем времени)
В тот вечер они бесповоротно решили развестись, скрепив бесповоротность здоровым сном в разных комнатах: он на широкой супружеской постели, она – в детской, на нижнем этаже двухъярусной кроватки. И никто не пришел среди ночи отменить решенное примирительным сексом, да, собственно, никто и не ссорился – договорились же. Они всегда умели договариваться, потому и протянули так долго вместе. Попросту неприлично.
С утра – а встала Ирина рано, очень рано, на всякий случай, – Рыжего уже не было. Значит, больше никаких разговоров без адвоката. Наверное, надо позвонить в питомник, чтобы на эти выходные не возвращали детей. Но это потом, после девяти, а пока она сварила кофе и снова забралась в разбросанную Звездочкину кровать; Рыжий-Рыжий, когда дети ночевали дома, спал наверху и, кстати, то и дело будил младшую сестру своими шуточками вроде хохочущих привидений на резинке. Эту кровать давно пора убрать отсюда. Многое в жизни давно пора менять.
Прежде всего надо было сжиться с самым главным новым ощущением: она, Ирина, теперь такая, как все. Не странная женщина, не фантастическая счастливица, не закабаленная старорежимная жена, не предводительница маленького громогласного стада, не адресат разнообразных социальных льгот, не объект всеобщей зависти или как минимум интереса – а просто дама за тридцать, каких миллион. Красивая, успешная, свободная. Просто перемена статуса, и не сказать, чтобы не к лучшему. Просто надо привыкнуть.
Со стереообоев детской смотрели, многократно повторенные, две похожие мордашки, щека к щеке: Рыжий-Рыжий и Звездочка, оба огненные, в россыпи веснушек, на пару лет младше, чем сейчас – рыжие косички у Звездочки спускались только чуть ниже плеч, а сейчас уже почти до пояса. Детей они с бывшим мужем теперь будут брать на выходные по очереди, иногда по одному, иногда кто-то обоих сразу – какой график оговорят адвокаты. А вот гулять по центральному проспекту или у городских озер все вместе – Рыжий, двое детей, похожих