постепенно его покидать. VV у быстро мелеющей Реки и уходящих под землю озёр скоро опустела. Брошенные там здания стали было заполнять беженцы, которые волнами накатывали на Город. Тогда этот «элитный» район в очередной раз сравняли с землёй, а в Стадионе организовали большой Фильтрационный центр.
Самим этим толпам беженцев Город вполне успешно противостоял, применяя опробованную и отработанную систему фильтрации: пропуская через Линию Безопасности тех, кто успешно прошёл проверку на лояльность, платёжеспособность и профпригодность, и направляя всех остальных в Фильтрационные пункты.
Когда потоки беженцев становились слишком большими, особенно после «взрыва моря», – приходилось, даже, негласно отступать от «норм гуманности», установленных для таких процедур. На подступах к Городу создавались две-три линии полевых фильтрационных пунктов, за которыми располагали заградительные отряды, которые рассеивали не самыми гуманными способами большие скопления беженцев, прорывавшиеся мимо фильтрационных пунктов. Последствия применения таких жёстких средств, как правило, списывали на банды, которые в такое время тоже появлялись в большом количестве и с которыми, тем более, особо не церемонились.
Благодаря такому постоянному пополнению новыми жителями, в Городе сохранялся достаточно стабильный размер населения в триста-четыреста тысяч. Но качество жизни заметно ухудшилось. На прежнем когда-то установленном вполне высоком уровне его удавалось поддерживать лишь в паре десятков кварталов вдоль Главной улицы и Бульвара. А само население Города превратилось в скопище групп, группок, общин, разделённых обычаями, предрассудками, традиционными сферами жизнедеятельности…, и почти ничем между собой не связанными, почти никак между собой не взаимодействующих. Их соединяли лишь очень своеобразные законы и нормы «лояльной мультикультурности», не менее своеобразные «экономические отношения», «система социальных гарантий». Но, главное, общее представление о «стандартах жизни». Да, порой, ревнивое, настороженное, опасливое, но, чаще, завистливое, враждебное любопытство к «чужакам».
Это был, даже, не слоённый «социокультурный пирог», а нечто вроде пудинга, в жидкое тесто лояльной мультикультурности которого понакидали, что под руку попалось, стянули это всё тряпицей Линии Безопасности, да и забыли бросить в кастрюлю сварить.
Ещё немного о «местном своеобразии»
Среди этого людского месива Александру надо было найти тех, хоть что-то мог рассказать о его деде. На первый взгляд в этом не было ничего сложного. Надо было для начала просто найти тех, кто перед самой Войной жил в Городе. И, очевидно, таких должно было быть не слишком много. От силы два-три десятка тысяч. Но в этом, как оказалось, и была главная проблема. Все, кто сейчас жил в Городе, самые ранние Идентификаторы и Модули Безопасности получили года через два после завершения Войны. И вся их жизнь «как с чистого