как, в сущности, должна была идти «революция». Если бы «советы» сразу (даже еще не большевистские) поняли свою роль, не стали «захватывать власть», а действовали бы в некотором подчинении революционному правительству – они могли бы иметь громадное влияние в обе стороны. Но большевики сказали только последнее слово в захвате власти.
Я болен. Меня очень волнует, что я не могу, как в 1905 году, войти в эту толпу, говорить с ней, стыдить ее. Вчера я пошел к воротам городского сада. Стояли кучи народа. Прибегали с ведрами, в глубине, у забора с калиткой, виднелся «хвост» серых шинелей. Против самых ворот стояли неск‹олько› человек и впереди почти мальчик в солдатской шинели. Лицо его обратило мое внимание. Оно было как будто злое. Я обратился к нему и к рядом стоявшему пожилому.
– А вы, товарищи, что же без посуды?.. Не пьете?
Молодой посмотрел на меня злым взглядом и сказал:
– Мы уж напились.
– А мне кажется, – сказал я, – что вы не пили и не будете пить.
Оказалось, что я прав. Эта кучка относилась к происходящему с явным осуждением, хотя…
– Это бы еще пущай… вино… А вот что пошли уже и магазины грабить…
Наверное, таких много. Но не нашлось пока никого, кто собрал бы этих протестующих, кто сорганизовал бы их и придал силу. Несомненно, что достаточно было бы вначале немного, чтобы остановить погром. Но этого не сделано, как это бывало и при прежних «царских» погромах. Мне захотелось предложить этим людям тотчас же подойти к хвосту и начать стыдить их, говорить ей. (Так у автора. – В. Л.) Но сильное стеснение в груди тотчас же напомнило мне, что у меня теперь на это не хватит голоса. Я пошел вдоль решетки сада… Меня обогнали четыре человека: двое рабочих, женщина и солдат. Они несли три ведра вина. Солдат, шатаясь, шел сзади, с видом покровителя.
– Что? Будет вам три ведра на троих. А?.. Будет, что ли?..
Обогнав меня, жел‹езно›-дор‹ожный› рабочий взглянул мне в лицо и что-то сказал другому солдату. По-видимому, он узнал меня. Они пошли быстрее. Только солдат вдруг повернулся и пошел пьяной походкой мне навстречу.
– Что, старик?.. Осуждаешь?
– Идите, идите своей дорогой, – ответил я, чувствуя опять приступ болезни… Прежде я непременно ответил бы ему и, может быть, собрал бы толпу… Но теперь, и именно сегодня, должен был от этого отказаться, и я чувствовал к этому человеку только отвращение. А с этим ничего не сделаешь.
– Ступайте своей дорогой…
Он повернулся и сжал кулак…
– Не осуждай!.. Это крровь наша! Четыре года в окопах…
Один из рабочих взял его под руку, и вся компания ушла вперед…
Когда я шел домой, мне навстречу то и дело попадались солдаты, женщины, подростки, порой прилично одетые обыватели с ведрами, кувшинами, чайниками…
– И вам не стыдно это? – спросил я у какой-то женщины и человека в штатском. – Не стыдно среди белого дня нести награбленное?
Женщина повернулась и презрительно, но деланно фыркнула.
Когда