теорией, чтобы не оттолкнуть Феликса, задавая ему наводящие вопросы, которые могли бы выдать бездну его невежества, каковая, по мнению юного джентльмена, отличала его братьев и сестер, делая их достойными всяческого презрения субъектами. А вот его светлость из незваного визитера превратился в знатока и фаворита. Он являл собой самую благодарную аудиторию, которая когда-либо попадалась Феликсу: причем настолько, что его можно было великодушно простить, когда извиняющимся тоном он заявил:
– Знаете, Феликс, я лучше разбираюсь в лошадях, нежели в машинах!
Это признание, после которого сияние в глазах Феликса несколько померкло, тут же вознесло его на недосягаемую высоту во мнении Джессами. Тот сразу же пожелал узнать, принадлежит ли его светлости экипаж, который он заметил на улице, запряженный лошадками, в которых, по его словам, за милю чувствуется порода; получив утвердительный ответ, он отодвинул младшего брата в сторону и вступил с маркизом в дискуссию относительно достоинств и недостатков упряжных лошадей.
Если бы кто-нибудь заранее уведомил его светлость о том, что он проведет целых полчаса за разговором с двумя юнцами, он бы немедленно откланялся без малейшего колебания. Редко случалось так, что в каком-либо обществе его не одолевала скука, но сейчас ему вовсе не было скучно. Единственный сын чопорных и замкнутых родителей, к тому же самый младший изо всех детей, он не имел возможности испытать на себе все прелести семейной жизни, которыми наслаждались Мерривили. Учитывая, что его племянники и племянницы, которых ему представляли детьми, разряженные в пух и прах и предупрежденные о суровых наказаниях в случае, если они будут плохо себя вести, казались ему столь же недалекими, сколь и неспособными связать два слова, то юные Мерривили приятно удивили его. Сестры маркиза, скорее всего, отнеслись бы крайне неодобрительно к их открытой и свободной манере общения, равно как и к полному отсутствию робости и застенчивости, но он счел их воспитанными и забавными юношами и выслушивал со вниманием и снисходительностью, которые изрядно удивили бы всех, кто хорошо его знал.
Они ему безусловно понравились, но любому терпению есть предел, и когда Феликс, оттеснив в сторону Джессами, пожелал узнать мнение маркиза о трубных котлах, паровых машинах и гребных винтах, маркиз рассмеялся и поднялся на ноги со словами:
– Мой дорогой мальчик, если хотите узнать побольше о пароходах, вам стоит совершить путешествие вниз по Темзе, а не расспрашивать меня об этом! – Он повернулся к Фредерике, но не успел откланяться, как дверь вновь отворилась и в комнату вошли две дамы. Маркиз оглянулся, и слова прощания замерли у него на губах.
На обеих женщинах были уличные платья, но на этом сходство между ними заканчивалось. Одна была сухопарой и высокой особой неопределенного возраста и отталкивающей наружности; вторая же оказалась ослепительно красивой девушкой, каких его светлости, несмотря на свой весьма обширный опыт, встречать еще не доводилось. Он сообразил, что смотрит на мисс Чарис