Гудду, как будто он тоже мог оказаться запертым в вагоне этого поезда. Но вокруг мелькали только незнакомые лица. Меня парализовало от страха, я понятия не имел, куда идти и что делать, только инстинктивно отошел в сторону, чтобы не оказаться на пути у спешащих людей. Я стал выкрикивать:
– Гинестли? Берампур? – в надежде, что кто-то подскажет мне, как туда добраться.
Но никто из кишащей вокруг людской массы не обращал на меня ни малейшего внимания.
В какой-то момент поезд, на котором я приехал, отправился дальше, но я не заметил, как это произошло. А даже если бы и заметил, сомневаюсь, что решился бы вновь запрыгнуть в вагон после того, как столько времени просидел там взаперти. Я был напуган настолько, что не мог пошевелиться, опасаясь, что, если уйду отсюда, станет только хуже. Я оставался на платформе, время от времени выкрикивая: «Берампур!»
Меня накрыла какофония: люди кричали друг на друга, собирались группками поболтать – я не понимал, о чем они говорят. Большинство из них были очень заняты своими делами, одни в невероятной давке пытались сесть в вагон или сойти с поезда, другие изо всех сил старались оказаться там, где им было нужно, и как можно быстрее.
Пару человек остановились, заслышав мой скулеж, но мне удалось выдавить из себя лишь что-то наподобие «поезд, Гинестли». Большинство просто качали головой и шагали дальше. Один мужчина спросил:
– Гинестли – это где?
Я не понял, что он имел в виду: для меня Гинестли был просто… домом. Как я мог это ему объяснить? Он нахмурился и пошел дальше. Повсюду было много детей, просящих подаяние, ищущих все что угодно, как делал дома мой брат. Я был всего лишь еще одним бедным ребенком, который что-то выкрикивает, но слишком маленьким, чтобы кто-то остановился и прислушался к нему.
Я по привычке держался подальше от полиции. Я боялся, что меня могут арестовать, как однажды поступили с Гудду. Его арестовали за то, что он украл на вокзале зубные щетки и пасту, и полиция бросила его за решетку. Там он просидел три дня, прежде чем мы узнали, где он находится. После этого случая мы избегали людей в форме – кондукторов, полицейских. Мне даже в голову не пришло, что они могут мне помочь.
Я оставался на платформе, даже когда все ушли, мне так и не удалось привлечь к себе внимание окружающих. Я то засыпал, то просыпался, не в состоянии ни двинуться, ни придумать, что делать дальше. Миновал еще один день, я – уставший и несчастный – уже отчаялся получить помощь. Кишащие на станции люди теперь были для меня не людьми, а некой огромной неделимой массой, на которую я никак не мог повлиять, – как, например, на реку или небо.
Одно я знал наверняка: поезд, который привез меня сюда, и есть тот поезд, который может отвезти меня обратно. Дома было так: поезда, идущие в сторону, противоположную той, куда ты ехал, возвращались обратно по другой колее. Но я заметил, что в конце пути находилась станция, куда прибывали поезда, а потом они, пыхтя, двигались назад, в ту сторону, откуда прибыли. Раз мне никто