искривил губы в довольной улыбке. Рот приоткрылся, готовя, должно быть, дерзкий ответ. Только глаза метнулись от страха, и внезапно застыло лицо. Кромвель обернулся и сделал повелительный жест. Безусый воин шагнул поспешно к стене, разгоняя испуганные тени перед собой, и твердой рукой вставил факел в кольцо. Кромвель взмахнул ещё раз рукой и бросил:
– Там ждите!
Дверь послушно громыхнула железом, и они остались одни.
Томас Мор следил за ним и, улыбаясь язвительно, похвалил:
– Ты очень осторожен, твоя милость. Верно, многому научился, служа кардиналу Уолси.
Кромвель ответил небрежно:
– У вас тоже учился, мастер.
Он посмотрел с удивлением:
– У меня-то чему ты мог научиться?
Закинув голову, чтобы казаться выше, значительней себе самому, Кромвель провозгласил с угрозой и вызовом:
– Всему!
Тогда он спросил повелительно-громко:
– Зачем ты явился сюда?
Кромвель вздрогнул и почтительно вытянулся на миг, в напряженном голосе промелькнули робость и сожаление:
– Это приказ.
Он отрезал:
– Ты исполнил его. Ты можешь идти.
Кромвель потупился и нехотя выдавил из себя:
– Есть люди, которые надеются на ваше раскаянье, мастер.
Он насмешливо переспросил, заменив одно слово другим:
– Чего хочет король от меня?
Кромвель потупился и нерешительно, осторожно сказал, покосившись на дверь:
– Вы, должно быть, нужны ему, мастер… и всё чепуха…
С дураками, к несчастью, тоже есть свои трудности. Зачем открывать то, что он сам давно угадал? Нечто темное оставалось в другом. Кто в нем нынче нуждался? Генрих или король? Скорей всего, конечно, король… Ведь в Англии неспокойно… Мало ли что… Правда, ещё надо проверить… И он, стараясь выглядеть ко всему равнодушным, напомнил, отчетливо разделяя слова:
– Король иногда называл меня своим другом.
Кромвель возразил, кривя тонкие губы:
– Что дружба? Пустые слова.
Он машинально поправил:
– У таких, как ты, даже меньше.
Кромвель подался вперед. Ноздри его раздувались. Он раздраженно, веско проговорил:
– Он – король милостью Божией! Не забывайте этого, мастер! Особенно здесь!
Томас не считал нужным против этого возражать. Король милостью Божией – ведь это бесспорно. Бесспорно и то, что он всего лишь подданный короля. Он думал о том, что, видать по всему, в нем по-прежнему нуждался тот, кто был милостью Божией, в нем, своем подданном. Стало быть, на этом свете его удерживали дела государства. Какие дела? Неужели король страшится восстания, как только падет его голова?
Словно бы огорченный, словно бы ожидавший чего-то иного, он нахмурился и решительно молвил:
– Мне противна королевская милость.
Кромвель облегченно вздохнул:
– За этим я и пришел!
Он не спросил ни шутя, ни всерьез, что нужно новому канцлеру от бывшего