Анекдоты для Геракла. Удивительные приключения Алексея Сизоворонкина – бухгалтера и полубога
как сука, потерявшая сразу и хозяина, и щенков, то стану неугодным провидению?
Деклетианий печально кивнул. Скорее всего тому обстоятельству, что отобрать волшебный бокал у громилы, ворвавшегося в его унылое жилище, никак не получится.
– Это ты зря, парень! – ухмыльнулся Геракл, – сейчас для тебя провидение – это я! Очень доброе провидение. На – лечись!
Понимая, что ударная доза «лекарства» в виде эликсира сладострастия и чревоугодия может стать для изголодавшегося страстотерпца смертельной, он свел за спиной оба бокала, ощутив, как тело пронзила приятная истома – сродни слабому электрическому току. Это соединились три сущности Грааля.
Алексей протянул сосуд с тремя смертными грехами Деклетианию, и тот жадно припал к бокалу. Сизоворонкин его понимал. Он впал в грех уныния всего на пару десятков секунд, и то до сих пор зябко поводил плечами, а этот грек…
Деклетианий наконец оторвался от питья. Его глаза теперь стали совершенно безумными. Сизоворонкин от греха подальше решил опередить его; подтолкнул в спину, предварительно открыв скрипучую дверь. Снаружи в комнату ворвалось низко сидящее солнце, навстречу которому и устремился грек. Алексей выходить туда, в мир, где соседи двадцать лет лишь наблюдали за страданиями Деклетиания, не стал.
– Теперь он вам вашу «любовь» вернет, – позлорадствовал Лешка, ныряя в свое оконце, – может, сегодня тут родился местный Казанова? Или поручик Ржевский?
– Ржевский недолюбливал женщин… Не успевал!
– А я? – подумал Алексей, выбирая, к какому из пяти оставшихся светлых пятен шагнуть, – я успеваю? Или Зевс не врал, когда утверждал, что здесь, в Царстве мертвых, нет ни прошлого, ни будущего.
Сизоворонкину вдруг стало совсем неуютно. Ему захотелось назад, к теплому свету трапезной в олимпийском дворце, а лучше – на ложе роскошной спальни, где его ждала бы одна из богинь.
– А хоть бы и не одна, – облизнулся он, вглядываясь в очередную комнату.
Нет, это была не комната. Огонь из большой жаровни освещал юрту, и людей, которые разыгрывали в ней очередную драму. Главным действующим лицом в ней был властный старик с жидкой бородкой красноватого в свете углей цвета. Он был одет в какой-то совсем не праздничный халат и кожаные сапоги, туго натянутые на кривоватые ноги. Старик, очевидно, только что вскочил с маленькой скамеечки, и сейчас навис над распростершимся перед ним соплеменником, чей наряд был гораздо роскошней и богаче. А вот фигура этого монгола (Сизоворонкин готов был внимать словам нового языка, который уже знал – на этот раз древнемонгольскому) выражала всем – поникшими плечами, мелко трясущимся задом и всхлипыванием со стороны уткнувшегося в кошму лица – раскаяние, страх и понимание неизбежности сурового наказания.
– Ты не юзбаши, – сурово бросил в его спину старик, – ты кусок навоза под копытами наших коней. Как надлежит поступить с трусом, Субудай?
– Юз – сто; баши – глава… Значит, сотник, – перевел