как же Макеев мечтал присоединиться к нему. Отключиться от всякой дряни и бездумно смотреть на текущую воду…
– Ну все, старичок, контракт у нас в руках.
Козихин ловко пустил по лакированному столу бумаги, и договор спланировал прямо в руки Макееву.
– «Ремлифт» утвердил сумму двести восемьдесят миллионов.
Макеев глянул. Действительно, двести восемьдесят миллионов как с куста.
– Через «Амбреллу» пускаем?
– Да, – подтвердил Козихин, – через «Амбреллу» и потом через «Руф».
– Не стремно?
– Старичок, двести восемьдесят миллионов рублей – это не та сумма, из-за которой поднимают кипиш. Хотя я подстраховался, сегодня занесут куда надо. Тылы будут прикрыты.
Макеев кивнул и отодвинул договор.
– Ну и отлично.
– Слушай, брат, а что ты такой квелый в последнее время? – спросил Козихин. – Сердце? Или, – он плутовски подмигнул, – не дай бог, что пониже?
– Да здоров я.
– Ой, не верю! Иди сюда, – Козихин силой развернул Макеева лицом к свету. – Глянь на себя! Люди еще не шарахаются? Нет, надо решительно. Я устрою обследование, доктора первый класс, не переживай. Все найдут и отрежут все, чем дорожишь, – и генеральный жизнерадостно заржал.
Макеев вяло улыбнулся, давая понять, что шутку оценил.
– А еще лучше – заведи себе молодую любовницу. Знаешь, когда рядом симпатичная фемина, лет так двадцати, вся такая тугая и упругая, это бодрит. Не дает распускаться, – и Козихин самодовольно пригладил модно подстриженные волосы. – Я серьезно говорю. Ты подумай.
Макеев послушно подумал.
Мысль о том, что рядом с ним, кроме Исфандияра, будет постоянно маячить упругая фемина, вызвала сосущую тоску. Видимо, эмоции отразились на лице, потому что Козихин с досадой воскликнул:
– Ну ты прям, как импотент, ей богу! Молодой же еще мужик! Мы с тобой ровесники. И сравни! – Козихин приосанился и поднял подбородок.
– Да нет, Толь, я не импотент. У меня просто депрессия. Как-то все надоело. Разом. Может, я надорвался?
– Отмазка не засчитана, – в голосе генерального появилась твердость. – Депрессия – это твое личное дело. Лечись. Пей таблетки, их вон сейчас сколько развелось. И чтоб на работе это не отражалось. Сам знаешь, мы в одной лодке.
Макеев согласно кивнул. Они действительно были в одной лодке. Даже в подлодке. Деваться некуда. Тем более, что Толька почувствовал вкус к жизни и спешно добирал то, о чем мечталось в пору голодной юности.
Самому же Макееву вполне было достаточно домика в Испании и квартиры в Вене, где жила дочь. Возня с офшорами угнетала в той же степени, как и пугала. С недавних пор Макееву стало казаться, что он сидит на льдине среди бурного кипятка. Вместе с Козихиным. Только тот рьяно гребет, а Макеев глядит под ноги и наблюдает, как быстро истончается их прибежище.
Макеев отчаянно затосковал по Исфандияр-ака,