убежище, но ему, чтобы чувствовать себя живым, нужно открытое пространство. Много открытого пространства.
Вот только в обществе норовистой принцессы он почти не обращал внимания на давившие на голову стены. Наверное, потому, что глаз отвести не мог от этой самой принцессы.
Интересно, она действительно побежала к Тейту и теперь молит его об отсрочке? Dios, он еще ни разу в жизни не встречал такой несуразной, склочной, эгоцентричной, и при этом роскошной женщины.
А еще она явно с первого же взгляда возненавидела его всем сердцем, и за все время разговора он буквально чувствовал, как на него льются потоки бесконечного отвращения. Черт, только дурак мог явиться сюда без надлежащего оружия, но он честно хотел решить дело миром. Но ее упрямая неблагодарность просто не оставила ему выбора.
Только вот стоило ему раскрыть карты, как у него сразу же заболел живот, словно она с размаху его пнула. И как ей только удалось вызвать у него столько чувств? Он же знал, что она лишь эгоистично преследует собственные интересы и тем самым толкает его на решительные действия. Очень странно. Это нервирует. И совершенно неуместно. Потому что он зарыл чувства и ожесточил сердце еще двадцать лет назад. И предпочел бы, чтобы именно так все и оставалось.
Посмотрев на руки, Лукас крепко стиснул кулаки, до сих пор ощущая тепло и пленительную мягкость ее руки. И ее запах, Dios, запах лета, запах цветущей ванили и меда. Она была так близко… Такая прекрасная… Вот только из-за переполнявшей ее ненависти она даже не могла на него смотреть и крепко зажмурилась. Ну и замечательно. Его работа состоит в том, чтобы доставить ее домой, а не в том, чтобы кому-то нравиться.
– Почему ты все еще здесь?
Внутри его что-то дрогнуло, но он продолжал сосредоточенно разглядывать завидную коллекцию пробирок. И почему только ее голос кажется таким сексуальным? С чего его вдруг заводят менторские интонации? У него же в жизни не было учительницы, да и с чего бы, ведь детям из трущоб такая роскошь, как образование, вовсе не полагается. Никаких книг, тетрадок и карандашей, только грязные стены, табак, кровавые кулаки и ржавые ножи.
– Потому что не захотел катиться к черту. – Чего он там не видел?
– Понятно.
Обернувшись, он заметил, как она слегка приподняла бровь, и разглядел в ее глазах огонь целеустремленности, которого там раньше не было.
– Ты же знал, что я вернусь, верно?
– Скажем, я верил, что голос разума победит. – Пусть она практически признала, что работа всего лишь отговорка, он все равно верил, что она любит свое дело. И эта преданность работе стоила того, чтобы ею восхищаться, только Лукас никак не мог понять, почему она не распространяется на ее роль в жизни родной страны.
– Не могу понять, это дипломатичность или надменность?
– Решай сама.
Надев очки, она прошлась по лаборатории, гордо выпрямив спину, и Лукас невольно представил заманчивую картинку: Клаудиа Верболт уверенно вышагивает по подиуму в блузке с пышными рукавами и твидовой юбке, соблазнительно посасывая карандаш. Обольстительная