деревья отражались в черной воде. Их ветви свисали над заболоченным озером, странные двухдольчатые листья чуть шевелились на длинных черешках.
Ветер дул с озера и нес с собою запах гнили и тины.
В густых зарослях папоротников, хвощей и кустов было тихо. Ни одна птица не мелькала в зелено-бурых ветвях, ни одна бабочка не порхала в поисках за яркими и душистыми цветами, ни одна пчела не гудела в траве. Цветов не было – были только листья и ветви, только высокие стволы и ярко-рыжие лепешки лишайников на их темно-серой коре.
Лес молчал и казался спящим».
Но нет, лес юрского периода не спит.
В его тени все живет, движется. Раскачиваются растения, цветут водоросли. Стрекозы, крабы, скорпионы охотятся друг на друга. А из треснувшей скорлупы огромного яйца вдруг высовывается беспомощная серая головка на длинной шее. Вот она моргнула глазами… Спряталась… Снова высунулась, испуганно заморгала… Это народился бронтозавр – дитя одного из самых громадных звероящеров, когда-либо существовавших на Земле. Он растет, он открывает мир. Высокий кустарник, папоротники и хвощей окаймляют озеро, на берегу которого он появился на свет. «Туман висел над озером, и сквозь этот туман тускло поблескивала грязная вода, покрытая тиной и водорослями. Высокие, словно бамбуки, хвощи торчали из воды, большие зеленые листья неподвижными лепешками лежали на ее сонной глади. Вдали, далеко-далеко от берега смутно виднелись над водой черные холмы.
Под ногами бронтозавра захлюпала болотистая почва. Ноги все глубже уходили в нее, он вытаскивал их с громким чмоканьем, брызгая илом и грязью. Огромные ямы оставались на следу бронтозавра, и в них тут же просачивалась вода.
Вытягивая вперед шеи, тыкаясь головками то в траву, то в кочки, то в ямы с водой, детеныши не то шли, не то ползли по трясине».
Первая еда… Первые сумерки… Первое утро…
«Много кругов на небе описала луна.
Много раз показывалось на востоке, катилось по небу и пряталось на западе солнце.
Много раз на смену длинным дням и коротким ночам приходили короткие дни и длинные ночи.
Много раз сменили свои вайи папоротники, и много раз роняли араукарии одряхлевшие иглы.
Много раз линяла саламандра, и много раз над озером кружились в воздухе только что появившиеся на свет мухи и комары…»
Все проходит в вечном круге женщины.
Вырастает, живет и уходит, наконец, и наш ящер.
«Бронтозавр качнулся, зашатался, выровнялся и снова замер на месте… Качнулся опять… Все труднее ему было удержаться на ногах. Ноги подгибались, туловище давило на них, давило на хвост…
Шея легла на воду, туловище задрожало, пошатнулось и исчезло под водой. Вода плеснулась, круги побежали к берегам, зашуршали высохшими хвощами.
Только раз еще всплеснулись волны – длинный хвост взметнулся и тяжело протянулся по дну.
Огоньки, плясавшие над водой, несколько ночей были ярче и крупнее, чем обычно. Это были «огоньки бронтозавра» – из разлагавшегося