тишина, и все вокруг было окрашено теплыми лучами заходящего солнца. Окружающее казалось мне удивительно странным. Все здесь не походило на тот мир, который я знал, – все, вплоть до цветов. Огромное здание, из которого я вышел, стояло на склоне речной долины, но Темза по меньшей мере на милю изменила свое теперешнее русло. Я решил добраться до вершины холма, лежавшего от меня на расстоянии примерно полутора миль, чтобы с его высоты поглядеть на нашу планету в восемьсот две тысячи семьсот первом году нашей эры – именно эту дату показывала стрелка на циферблате моей Машины. По дороге я искал хоть какое-нибудь объяснение всему этому гибнущему великолепию. Выше на холме я увидел огромные груды гранита, скрепленные полосами алюминия, гигантский лабиринт отвесных стен и груды камней, между которыми густо росли удивительно красивые растения. Возможно, это была крапива, но ее листья были окрашены в чудесный коричневый цвет и не были жгучими. Я присел на уступе холма, чтобы немного отдохнуть, и, оглядевшись вокруг, заметил, что нигде не видно маленьких домов. По-видимому, все частные дома и частное хозяйство давно и окончательно исчезли. То тут, то там среди зелени виднелись огромные здания, похожие на дворцы, но нигде не было домиков и коттеджей, так характерных для английского пейзажа».
3
«Помню, – вспоминал Уэллс, – как я писал то место в романе, где Путешественник по Времени обнаруживает, что его машины, оставленной возле Белого сфинкса, нет, а значит, нет для него возможности вернуться в привычный мир. Я сидел за круглым столом внизу, в гостиной, и быстро строчил пером. На столе лежало светлое пятно от лампы под абажуром. Джейн уже легла, ее больная мать весь день пролежала в постели. За распахнутым окном стояла теплая августовская ночь. Лучшая часть моего сознания все еще убегала от морлоков, но какие-то отдаленные участки мозга замечали и другое. Там и сям, например, порхали мотыльки. Вот один прочертил зигзаг на периферии моего сознания, породив замысел будущего рассказа «Мотылек, Genus Novo». С улицы из летней ночи доносился женский голос. Миссис… нет, не помню… в общем, наша домохозяйка отважилась на открытую вылазку. Она обращалась через ограду к охотно слушавшей соседке, а заодно – ведь окно было открыто – ко мне. Понимая, о ком идет речь, я не отвечал ей, а ей все еще не хватало духу на меня накинуться. «Он, наконец, ляжет или нет? – во весь голос кричала она. – Как мне дом запирать, когда окна настежь? Нет, у меня таких жильцов в жизни не было! Жаль, сразу про них не узнала. А ведь как чувствовала! Сдашь жилье, так люди днем гуляют, ночью спят. А этих сквалыг терпеть не могу, у них шести пенсов не допросишься! Если кто захочет им сдать комнату, пусть знают, что это за народ!»
Я угрюмо писал, пытаясь спастись работой.
Точку домохозяйка поставила, от души громыхнув дверью.
Я закрыл окно, но не раньше, чем закончил главу. Закрутил рычажок, задул фитиль на лампе. В этой маете, в сумбуре тех дней «Машина времени» как-то сама собой подошла к концу. Джейн держалась и как могла ограждала меня от напастей,