все потеряно. Я отправлялся в тюрьму и подготавливал мою душу к одному лишь Богу известно каким и скольким унижениям и карам.
Думаете, я слишком горд, чтобы вспоминать о слезах, которые увлажняли мои глаза, пока я дожидался отправки? Не слишком.
Бейлиф отвел меня вниз, где мне предстояло дожидаться транспорта в ад, и я оказался в холодном помещении, сидеть там можно было только на каменном полу. Судейский ярыжка втолкнул меня внутрь, ни словом не извинившись, и с кем же мне предстояло разделить ожидание? – с мистером Уилберфорсом, приговоренным к тюрьме передо мной. При моем появлении здоровенный скот сидел на горшке, а его выделения создавали такую несусветную вонь, что я сразу же пожелал убраться от него как можно дальше, однако дверь захлопнулась и мне осталось лишь стойко сносить эту пагубу. Почем знать, может, мне еще придется провести в его обществе немалое время.
– Старый ублюдок и тебя в тюрягу отправил, так, что ли? – спросил он и ухмыльнулся. Что же, убожество любит компанию.
Вместо ответа я направился в самый далекий от него угол камеры и сел там, подняв к подбородку колени и обхватив их руками. Меня окружало узилище. Я смотрел на свои ступни и гадал, надолго ли обувь, которую я носил, останется на мне после того, как меня отвезут в мой новый дом. И думал о мистере Льюисе, о неприятностях, которые он мне уготовит, узнав, что со мной приключилось, – я видел, как он избивал мальчиков до полусмерти и за меньшие прегрешения.
– Отправил, – наконец подтвердил я. – И тоже несправедливо.
– А ты чего натворил-то?
– Часы украл, – сказал я, теперь уже и глядеть на него не способный, поскольку он встал и принялся изучать содержимое горшка, точно какой-нибудь доктор или аптекарь. – Однако владелец часов получил их назад, все были довольны. Где же тут преступление, позвольте спросить?
– Старому ублюдку ты про это сказал? – спросил мистер Уилберфорс, и я покачал головой. Последовал новый вопрос: – Сколько он тебе дал?
– Двенадцать месяцев, – ответил я.
Мистер Уилберфорс присвистнул сквозь зубы, покачал головой:
– О, это срок. Да уж, это срок, тут и говорить не о чем. Сколько тебе годков, паренек?
– Четырнадцать.
– Когда через год выйдешь оттуда, будешь сильно старше своих лет, – с немалым удовольствием сообщил он, – чудесная новость для меня и положительная, опять же. – Я попал туда, когда был на год-другой старше тебя, но рассказывать, что там со мной проделывали, не хочу. Если расскажу, ты спать не сможешь.
– Так и не рассказывай, – ответил я, искоса смерив его сердитым взглядом. – Сохрани свой секрет и не лезь в чужие дела, старый пропойца.
Он уставился на меня, кривя губы. Но я знал: если нам предстоит общая поездка, а после жизнь в одной камере, лучше нагрубить ему при первом знакомстве, пусть поймет, что я не из тех мальчиков, которыми можно помыкать по причине их малых лет.
– Это ты меня пропойцей обозвал, мерзавец маленький? – спросил он,