считаться новым югославянским Пьемонтом («столицей будущей Югославии, – подчеркивалось в памятном мартовском „меморандуме“ Комитета, – должен стать Загреб, а не Белград»)[89].
20 апреля 1916 г. в своей первой публичной речи престолонаследник (и верховный главнокомандующий) Александр Карагеоргиевич по-военному прямолинейно обрисовал амбиции сербской стороны: «Мы будем бороться за Великую Сербию, которая объединит всех сербов и югославян». Столь значительная разница в подходах заставляла сербских политиков весьма длительное время воздерживаться от каких бы то ни было официальных шагов в сторону Югославянского комитета.
И лишь более года спустя (20 июля 1917 г. на острове Корфу) представителями сербского правительства и Югославянского комитета была подписана компромиссная Корфская декларация, в которой стороны однозначно высказались за создание единого государства сербов, хорватов и словенцев. Почему же только теперь Пашич пошел на сближение с Комитетом и установил с ним официальные контакты?
Все дело в том, что самым коренным образом изменились внешнеполитические обстоятельства. Речь идет о крахе в феврале-марте 1917 г. царской России – главного союзника и опоры Сербии. До Февральской революции Пашич, предполагавший, что именно Россия сможет в конце войны поставить перед союзными державами австровенгерский вопрос во всем его объеме (быть или не быть монархии Габсбургов, а если быть, то в каком виде) и защитит при этом жизненные интересы королевства, не желал связывать себя какими-то посторонними обязательствами. Когда же Россия фактически «вышла из игры», то есть «с тех пор, как русский голос потерял свой вес и значение в решении международных проблем, стало очевидным, – писал он престолонаследнику в начале августа 1917 г., – что остальных наших союзников – Францию, Англию, а тем более Италию, меньше всего заботят сербские интересы»96.
Что же сербам оставалось делать в такой ситуации? Только одно – последовать рекомендации военного представителя при главнокомандующем французской армии, генерала Михайло Рашича тому же Александру Карагеоргиевичу от 20 марта 1917 г.: «Не надо себя обманывать, Ваше Высочество. Сейчас, когда мы потеряли опору в лице русского императора Николая, нам надо действовать самим»97. И Пашичу пришлось перестраиваться на ходу: в лице Югославянского комитета был найден новый союзник, а Корфская декларация имела целью поставить перед правительствами стран Антанты австро-венгерский вопрос теперь уже от имени нового политического тандема. Кстати, в октябре 1918 г., в беседе с Г. Уикхем-Стидом сербский премьер прямо заявил, что «он подписал Корфскую декларацию только для того, чтобы произвести впечатление на европейское общественное мнение»98.
Следует также отметить, что Корфская декларация сербского правительства и Югославянского комитета явилась своеобразным ответом на так называемую Майскую декларацию Югославянского клуба австрийского рейхсрата, принятую 30 мая 1917 г. В документе, зачитанном