взгляды, затуманенные желанием. Взгляды, устремленные на нее.
Ева набрала в грудь побольше воздуха.
«Моя милая Ева Зеленые Глаза!
Лондон невыносимо тосклив без Вас. Даже целебный эликсир злословия не может развеять мое уныние. Возможно, потому что сплетни и вполовину не так интересны, когда в центре их не Вы, дорогая. Надеюсь, Вы простите мне эти слова. Помнится, последняя волна слухов вокруг Вашей персоны отнюдь не показалась Вам забавной. Я умираю от скуки и жажду услышать Ваш смех. Вдобавок я так мало дорожу мнением света, что не стал бы Вас отговаривать, приди Вам в голову мысль вернуться в Лондон. Если не возражаете, я навестил бы Вас в Суссексе через две недели. (Подумать только, Вы – и вдруг в деревенской глуши! Поверить не могу!) Пришлите мне весточку – сообщите о своем решении. Я по-прежнему люблю ягнятину и все остальное, что мы столь подробно обсуждали при знакомстве. Лелею тайную надежду, что когда-нибудь Вы сделаете меня счастливейшим мужчиной на земле, одарив этими милостями.
Искренне Ваш, Фредерик, лорд Лайл».
О, эти игривые строки мог написать только Фредерик, неизменно элегантный, ироничный и насмешливый, преисполненный сознанием собственной значимости. Какое-то неясное чувство заставило Еву на мгновение замереть, возможно, надежда или промелькнувшее воспоминание. А может, просто голод? Разве Хенни не пора было звонить к обеду? Разумеется, приятно знать, что о тебе помнят и ты по-прежнему желанна. Что тебя добивается баснословно богатый виконт, который наверняка обедает с самим королем.
Так-то вот, преподобный Силвейн. Что вы на это скажете?
Впрочем, возможно, неприступный Адам Силвейн, красавчик с синими глазами и высокими скулами, даже бровью не повел бы, ведь он казался неуязвимым. Самое совершенное оружие из ее арсенала оказалось против него бессильно. Колкости, кокетство, долгий неподвижный взгляд (испытанный прием, который всегда действовал безотказно) – все ухищрения оставили его равнодушным. Ева вспомнила, как пастор, не задумываясь, снял с себя галстук, чтобы перевязать копыто лошади, и устыдилась своих глупых мелочных мыслей. Да, она вела себя не лучшим образом. Но оставалась еще надежда все изменить.
Вот если бы она могла изменить его.
Холодная отстраненность и спокойная уверенность пастора, пронзительный взгляд синих глаз, будто видевших ее насквозь, вызывали у Евы отчаянное желание пробить этот панцирь бесстрастности. Она и сама не знала зачем. Возможно, ей хотелось доказать, что она на такое способна? Доказать, что она может взять верх над тем, кто лучше ее, как изволила выразиться Хенни, над тем, кто без малейшего усилия, почти ничего не сделав, сумел привести ее в смятение? Или, скорее, она желала выведать, отчего преподобный Силвейн так замкнут и сдержан. Ева чувствовала: стоит раскрыть эту тайну, и пастор утратит необъяснимую власть над ней, так трюк фокусника теряет все свое магическое очарование, когда знаешь, в чем секрет. Она не могла припомнить, чтобы в прошлом какому-нибудь мужчине