за угол! Весь обед там оставил, и до сих пор от еды воротит…
Забулькало – с питьем рассказчик сохранил более нежные отношения.
– Видать, помер старик, а они на запах стянулись, – рыгнув, заключил он.
– Ужас-то какой… – с содроганием протянула доярка, нарушив потрясенное молчание слушателей. – Я б там на месте сомлела!
– А я б, наоборот, не растерялся и хорошенько обшарил развалюху, – за глаза расхрабрился ее дружок. – Если Бывший до последнего не скупился, значит, еще полна была кубышечка.
– Не дотумкал, – с сожалением признал Цыка. – А сейчас поздно уже, я хозяину все рассказал. Небось сам завтра полезет, только голову с кузнецом для храбрости кликнет…
– А сейчас сбегать?
– Да ну тебя! – разозлился парень – и на себя, что дал маху, и на друга, что растравливает душу. – Сам беги.
«Храбрый» батрак еще немного поворчал, поязвил, но тоже никуда не пошел. Найдешь еще те деньги или нет – неизвестно, а вот прокляты они наверняка.
Рыска сжалась в комочек и натянула покрывало до макушки.
Только она знала, что крысы не стали ждать запаха.
Глава 3
Крысы живут стаями, сообщая собратьям о найденной пище и ловушках.
Дождь хлынул перед самым рассветом, и под него Рыска наконец заснула – хотя громыхало и лупило по черепице так, что перебудило даже батраков внизу.
Зато и шелеста фасоли больше не слышно было.
Лило долго, щедро, доверху заполнив колоду для скота и все промоины на дороге. Обмелевшая река впервые за месяц дотянулась до камышей и накрыла отмель напротив вески. Жабы, невесть где прятавшиеся всю засуху, теперь важно шлепали по траве и ошметками грязи качались в лужах, побулькивая от удовольствия. Отмытые от пыли листья блестели, будто глазурованные, а между ними бусинками сверкали зеленые плоды: яблочки, сливки, грушки. До чего ж вовремя дождь пошел, еще день-два – и осыпались бы от зноя!
Расторговавшись, туча встряхнула потрепанным подолом, напоследок осыпав Приболотье мелким, мгновенно растаявшим градом, и уплыла в сторону города. Судя по выцветшим, поднявшимся ввысь облачным клубам, на его долю осталась одна морось.
Ради такого праздника детей разбудили не со вторыми петухами, а с третьими.[5]
– Вставайте, лодыри! – Фесся постучала в потолок черенком метлы, как раз под тем местом, где спал Жар. Мальчишка так и сел на тюфяке, проснувшись уже потом. – Я что, сама посуду мыть буду?
– Небось не растаешь, – пробурчал Жар, но покрывало отбросил. – Эй, малая, гляди, куда прешь! Я ж тебе вчера сказал – до прялки!
Рыска перевела заспанные глаза на потолок и ойкнула. Там, едва различимое в утреннем полумраке, висело серое яблоко осиного гнезда. У обращенного вниз выхода сидела, подозрительно сжимая и разжимая брюшко, полосатая стражница. Еще несколько ползали взад-вперед по стенкам,