очки и стал протирать их салфеткой. Было видно, что он сильно взволнован. Я тихо спросил:
– А дальше?
Он поднял голову и подслеповато сощурился, глядя на меня. Взгляд его был растерянным.
– Я не помню… – пожал он плечами. – То есть не помню сам факт нашего спасения. Моим последним ощущением перед тем, как я потерял сознание, было полное равнодушие ко всему и… темнота.
А потом я нашел себя на своем обычном месте, в командирском кресле.
Мы находились в гиперпространстве и летели к Земле. И я точно знал, что с нами произошло и что мне надо делать. Наш корабль вырвался из поля нейтронной звезды, знал я, но при этом потерял столько топлива, что ни о каких перемещениях и маневрах в реальном пространстве речи быть не может. Единственное, на что мы могли рассчитывать, – это на безопасное приземление в том месте, откуда стартовали. Я знал, что уже послал радиосообщение на Землю. Нас ждали.
– А остальные члены экипажа?
– Они были в полном порядке. И знали то же, что и я.
– И вы не подвергали критике это знание?
– Нет.
– Но вы же помнили, как выключили двигатели и падали на звезду?
– Нет, – ответил Хаткинс. – Я не помнил этого.
И они тоже.
Я отхлебнул пива из бокала, не сводя с него глаз.
– Тогда я вас не понимаю. У вас отшибло память, а двадцать лет спустя она вернулась?
Хаткинс приблизил ко мне лицо, взял из моей руки бокал и поставил его на стол. А потом сказал:
– Те, кто вырвал наш корабль из поля гравитации и послал его обратно на Землю, вложили в нас такую память и такое знание, которые им были нужны. Но они не учли одной вещи.
Я подался назад. Он говорил с необычной силой, его слова врезались в меня и окончательно разбивали и мою подозрительность, и неверие, и скепсис.
– Какой вещи? – автоматически спросил я. Хотя сначала надо было бы спросить, кого он подразумевает под словом «те».
– Старая память просыпается перед смертью, молодой человек, – медленно ответил он. – Во всяком случае, со мной это происходит именно так.
Он замолчал и посмотрел на меня требовательно. В упор. Как бы тестируя мою реакцию на адекватное соответствие сказанному. Наверно, он имел право делать это, если говорил правду. Я не выдержал его взгляд и отвел глаза.
– О чьей смерти вы говорите? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать.
– Разумеется, о своей. Эти твари искалечили мою жизнь, отняли тело и сократили мой срок донельзя. Мне всего лишь сорок восемь лет, а я знаю, что сдохну в ближайшие семьдесят два часа. – Он залпом допил свое пиво и нервно махнул рукой официанту. Тот подошел и принял от Хаткинса заказ на бутылку виски.
– Не слишком ли круто для одного? – спросил я. Меня совершенно не радовала перспектива беседовать с пьяным Хаткинсом. Я почти поверил в правдивость его трагической повести. И чтобы поверить окончательно, мне нужны были подробности и детали. А как мы знаем, именно детали для пьяного