это формальное благословение, выдавая его за прямую поддержку церкви.
Из деревни он ушёл тайком, ничего не сказав своим родителям. Они были взрослыми, а значит, оставались слепы и глухи, его миссия предназначалась только детям. Дождавшись момента, когда отец с братьями ушли в поле, а мать завозилась по хозяйству, он быстро собрал котомку, спрятав туда свиток, и, никем не замеченный, вышел со двора. Ощущения были двойственными. С одной стороны, ему казалось, что он всегда знал, что достоин большего, чем до старости лет пасти овец в унылой скучной деревушке, на одних и тех же холмах, под одним и тем же небом; с другой стороны, он ещё не верил, что это происходит именно с ним.
Сразу за деревней дорога раздваивалась, жёлтый пыльный проселочный тракт поворачивал в сторону Орлеана, а вторая дорога, почти заросшая травой, уходила на восток, навстречу восходящему солнцу, на Париж. Этой дорогой крестьяне из Клуа давно не пользовались. Стефан, не колеблясь, повернул на восток, и это было второе, абсолютно продуманное решение. Он слышал, что в пригороде Парижа на днях начнётся большая ярмарка, многие крестьяне приедут туда с семьями, а значит, детей там будет больше, чем в любой другой точке страны. Кроме того, помня слова ангела, ему хотелось уйти как можно дальше от родных мест, туда, где его никто не знает, потому что новую жизнь надо начинать с чистого листа.
Как только дорога сузилась до тропинки и пошла через лес, он вырезал из ветки орешника посох. Нервное волнение не проходило, иногда сменяясь приливами необъяснимой безудержной радости, и тогда его губы сами по себе непроизвольно растягивались в улыбку.
В такие моменты он уже сам себе казался ангелом.
В сторону своей деревни мальчишка с посохом больше не оборачивался.
Разные обличия ангела
На шестой день ярмарки в Сен-Дени народу на площади прибавилось. Обозы с мешками загородили все прилегающие к площади улочки. В самом конце площади возникли скотные ряды с мычащими коровами и овцами.
Везде: возле винных бочек, между торговыми рядами, на ступенях храма толпами сидели калеки, тряся головами и выставляя прохожим свои язвы.
Закатывали глаза, показывая бельма, протягивали шелушащиеся культи. Ныли, причитали, выворачивали душу. Возле входа в ратушу на солнышке сидел слепой менестрель, и тоскливым, полным несбывшихся надежд, голосом пел песню о бескрайних просторах, вересковых пустошах и дали пыльных дорог, заставляя людей на миг поверить в призрачность золота и вечность страданий. Слушая его, рука сама тянулась к кошельку.
Акробаты в двухцветных красно-синих одеждах на маленьком пятачке истоптанной в грязь земли, вертели сальто и делали стойку на вытянутых руках. Их шапки были украшены бубенцами, а на губах играла нарисованная улыбка. Каждый хотел быть замеченным, глаза разбегались от выставленной напоказ ловкости и немощи.
В этот майский день прогуляться по ярмарочной площади вышли двое знатных мужчин. Один из них,