align="center">
NEKO-CHAN
Моё молчание ослепительно вспыхнуло, взорвалось с последними силами, затерялось в ворсинах ковра, за тяжёлыми шторами, между клавишами, по проводам, стрельнуло в тебя осколками.
Мы попрощались, но опять беззвучно. Ты про себя подумал: «Дура чокнутая!», я улыбнулась одними губами, пожала плечами – так надо.
Ты мог бы быть моим сокровищем, а стал старым знакомым.
Какая теперь разница? Мы не друзья. Так тебе и надо.
Следующим утром оденусь во всё чёрное, но это не траур по чему-то утраченному, теперь я буду ходить как кошка и радоваться… только гораздо тише.
Что-то внутри переломилось и хрустнуло, но я подумала – заживёт, эластичный бинт намотала. Любви ведь не было.
Сначала ты хотел разжечь, а потом остужал. Трудно и долго. Больно. Прелестно.
Я сразу приняла твои правила, мне даже порой казалось, что я сама их писала, для тебя, сидя под большим столом, когда луна и солнце поженились, но главным никто не стал.
Просто теперь мне ясно, что я не твоя псина, хвостом виляющая, тапочки носящая в зубах, лижущая руки.
Нет.
Я решила гулять сама по себе, как ты и учил, но на этот раз полностью, без выгоды на то для тебя-прекрасного.
Я достала из дальнего шкафа уши на резинке.
Хотела как-то сделать собачьими, но все кто видел, кричали: «НЭКО!» и улыбались.
Что ж, да будет так, даже к лучшему. Ведь завтра я оденусь во всё чёрное, и это будет значить, что я радуюсь, что мой синий зонт будет больше твоего неба, что губка боб на моей сумке никогда не улыбается.
И я буду дышать.
Сильно.
Долго, глубоко, с удовольствием, как раньше, когда было морозно и свежо, когда я ещё не знала, в кого превратится существо, которое любили дразнить мальчики.
Его бы и сейчас дразнили, но я далеко.
И свет озаряет мой путь, хоть он и тернист, и бесподобно глуп, я хочу, чтобы всё было безупречно, и буду молить об этом серые небеса, из под синего зонтика. И улыбаться.
На улице, случайно пройдя мимо, ты меня не узнаешь, я с тобой не поздороваюсь… Ведь мы попрощались. Беззвучно, но навсегда.
Останутся только воспоминания, но и они сгорят во время утренней кремации грёз, когда души получат свободу и уйдут туда, где все будут любить их, а этот мир покинут.
Я проснусь утром, увижу солнце, подушки, простыни, лампу, бук, всю ночь работавший, по крупице выцеплявший для меня из паутины японское удовольствие.
Пора улыбаться. Можно даже мяукнуть для убедительности.
И гулять где вздумается.
Оргазма
Я хочу, чтобы весна схватила этот город за яйца,
Перебирая пальцами и улыбаясь.
И чтобы он кончил от мысли о свежих листьях,
Когда прохожие пялятся – чтобы стонал,
Тёрся ветром о провода. И чтобы таял. И чтобы вода!
Солнце старалось длинными пальцами,
Бесстыже щупало сугробы дорог,
Ненароком задевая бордюры и кашеобразные лужи.
Хочу, чтобы эти широкие магистрали
Блестели от талой влаги, играли, лоснились
В потоках