Тонио и иностранец, но он добрейшее существо – совсем не похож на этих ужасных итальянцев, о которых пишут в газетах.
Мастермэн замолчал.
– Это все, что вы хотите сказать? – спросил Пуаро, твердо глядя ему в глаза.
– Это все, сэр.
Камердинер помолчал и, увидев, что маленький бельгиец не собирается ничего говорить, поклонился с виноватым видом и вышел из вагона так же тихо и незаметно, как и вошел.
– Все это, – сказал доктор Константин, – еще более невероятно, чем любой roman policier [77], который мне доводилось читать.
– Полностью с вами согласен, – сказал месье Бук. – Из двенадцати пассажиров вагона девять оказались связаны с делом Армстронгов. И что же дальше? Или, лучше сказать, кто следующий?
– Наверное, я могу ответить на ваш вопрос, – ответил Пуаро. – Вот идет наша американская ищейка, месье Хардман.
– Он что, тоже собирается исповедоваться?
Прежде чем Пуаро успел ответить, Хардман уже стоял перед их столом. Бросив на них настороженный взгляд, он уселся и поинтересовался, сильно растягивая слова:
– И что же происходит на нашем поезде? Он напоминает мне растревоженный сумасшедший дом.
– А вы сами, месье Хардман, уверены, что не работали садовником в доме у Армстронгов? – подмигнул ему Пуаро.
– У них нет сада, – ответил американец, не поняв юмора.
– Тогда дворецким?
– У меня для этого недостаточно изысканные манеры. Нет, я никогда не был связан с домом Армстронгов – но мне начинает казаться, что на этом поезде я такой единственный. И я вас спрашиваю: вы себе можете такое представить, а?
– Согласен, что это слегка удивительно, – мягко ответил бельгиец.
– C’est rigolo [78], — вырвалось у месье Бука.
– А у вас есть какие-нибудь собственные мысли по поводу этого убийства, месье Хардман? – поинтересовался Пуаро.
– Никаких, сэр. Я в полной растерянности. Не знаю, что и предположить. Все они просто не могут быть в этом замешаны, а кто из них виноват – тут уж прошу меня уволить. Как только вы обо всем этом узнали, хотел бы я знать?
– Просто догадался.
– В этом случае хочу сказать, что вы хорошая гадалка. Да, именно так: «хорошая гадалка».
Мистер Хардман откинулся на спинку стула и с восхищением посмотрел на Пуаро.
– Прошу прощения, – сказал он, – но, глядя на вас, об этом ни за что не догадаешься. Я просто снимаю перед вами шляпу.
– Вы слишком добры, месье Хардман.
– Совсем нет. Я просто обязан вам это сказать.
– И тем не менее проблема все еще не решена до конца, – отметил Пуаро. – Мы же до сих пор не можем с уверенностью сказать, что знаем, кто убил месье Рэтчетта.
– На меня можете не рассчитывать, – заявил Хардман. – Я вообще ничего не говорю, а просто восхищаюсь. А как насчет тех двоих, о которых вы еще не говорили? Эта старая американка и горничная мадам? Наверное, мы можем согласиться, что они единственные