Тоун изрядно устали в этом бесконечно длинном путешествии. Никому из них прежде не приходилось проводить столько времени в пути, да ещё и зимой. Двигаться в метель или пургу было невыносимо, но зато была возможность избежать когтей сиже́нов. Огромные древние монстры обычно охотились только в безветренную погоду, часами выжидая свои жертвы. Хотя и говорили, что на людей сиже́ны не нападают, Кайс Тоун считал, что длительные морозы могут изменить эту привычку. «Оголодаешь – кого угодно съешь!» – говаривал он, вспоминая, как им c лордом пришлось выковыривать из капкана вмерзшую лисицу. Страшная зима заставляла всех приспосабливаться к новой реальности, невзирая на титулы и предпочтения в питании.
– Конь устал! Разорви тебя гром, Тоун!
Баркен давно потерял надежду заставить Тоуна остановиться для привала. Его серый в яблоках конь стоил почти половину состояния, и лорду не хотелось потерять его из-за упрямства оруженосца. Всё, что у него осталось от огромного имения и наследства – конь и пара кисетов с золотыми монетами в потайном кармане. Всё прочее: за́мок, сады и поля было погребено под толщей снега.
– Тоун, черт подери, я к тебе обращаюсь! Нам нужен привал!
– Сэр, мы посреди поля, здесь негде укрыться! Найдём подходящее место и сразу сделаем привал!
Парнишка успел исколесить весь Северный, пока не пришли морозы. Многое видел и знал, и хорошо понимал природу, умел читать её знаки. Именно эта прозорливость и помогла Баркену избежать скорой смерти, когда настал Хладный Час. Кайс Тоун оказался преданным слугой и сумел убедить лорда покинуть родовое имение и пуститься в бега. Несложный обман сработал и спас жизнь им двоим. Только Баркен всё же остался зол, что пришлось уехать из за́мка. При каждом удобном случае он ворчал, выражая недовольство.
Оруженосец волновался. По лорду было понятно, что даже часа пути он уже не выдержит. Обрамлённое аккуратно подстриженной, хотя и обледеневшей бородкой лицо сильно обветрилось и покраснело. В начале пути Тоун долго уговаривал лорда укутаться плотнее, чтобы уберечься от мороза, но тот не внял его словам, не желая надевать на себя «несуразные нищенские лохмотья». К вечеру он изменил своё мнение, но момент был упущен. Кожа на лице Баркена покраснела и сильно облезала, невольно вызывая ассоциации с простолюдинами, которых он так не любил.
– Мы столько времени едем, но до сих пор не преодолели поле! Ты сбился с пути? Признай! – раздраженно грохотал Баркен. – Боги, мы умрем здесь! И это из-за тебя! Как только доберёмся до большой земли, я лишу тебя титула оруженосца! Так и знай!
– Хорошо, сэр, как скажете.
– Ты заблудился, признай!
– Нет, сэр, я не мог ошибиться. Ночь накануне была ясной, я знаю путь. Если мы и отклонились, то самую малость.
Баркен нахмурился и отвернулся. В другой ситуации он задал бы трёпку за такие разговоры и неподобающее обращение, но сейчас его жизнь полностью зависела от этого мальца. Приходилось терпеть панибратское отношение, и, что самое непростое, – ему нужно было верить Тоуну. Разом