его лицо сияло. – Обычное дело для наших мест. Какие могут быть претензии? Вещи твои мы тоже забрали. Пойми, амиго: я могу сделать с тобой все, что захочу, и я не шучу!
– Это твои шлюхи говорят своим клиентам? – поинтересовался я невинно.
Санчес тут взбеленился, и я испугался, что у него вновь пойдет кровь из носа.
– Ты еще пожалеешь об этом! – закричал он, брызгая слюной.
Что ж… Как говорил один русский граф, которого я обыграл в Новом Орлеане пару лет тому назад, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Через неделю граф застрелился, но его слова я никогда не забывал.
– Ты можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится, – сказал я беззаботно, – но я все равно не смогу выдать того, чего не знаю.
– Это мы еще посмотрим… – с угрозой отозвался Санчес. Он отвел в угол Лопеса и что-то шепнул ему, после чего церемонно кивнул мне и удалился.
Меня вывели из дома и усадили на мула. Человек семь или восемь всадников окружили меня плотным кольцом. Занималось утро, и у дороги, свернувшись кольцом, лежала гремучая змея. Мы спугнули ее, она гибко развернулась и потекла прочь.
Проехав примерно с полмили, мы оказались за городом, в уединенной рощице, где нас никто не мог увидеть. Недоброе предчувствие начало покалывать мне сердце. Лопес стащил меня с седла, а Федерико услужливо поднес моток веревки, которую зачем-то, я видел, прихватил с собой из дома. Теперь я, конечно же, понимал, зачем он это сделал.
– Прощайся с жизнью, гринго, – просто сказал Лопес, закрепляя один конец веревки на дереве.
Ужасно вот так запросто быть повешенным… Меня держали с обеих сторон, и все же я попытался вырваться, но получил только удар по почкам. Лопес знаком приказал подтащить меня поближе к дереву.
– Ты надоел сеньору Санчесу, – бросил он коротко. – И мне тоже. В последний раз спрашиваю тебя: где тайник?
Чтобы не доставлять Лопесу удовольствия, я широко улыбнулся и плюнул ему в лицо. Он спокойно вытер плевок, угодивший ему точно в глаз, но я видел, что скулы у него побелели, несмотря на загар. Прочие бандиты застыли в изумлении. Очевидно, прежде никто не смел так с ним обращаться.
– Прощай, гринго, – сказал Лопес, и петля сомкнулась на моей шее.
И вот теперь я танцевал на самом краю скользкого камня, изо всех сил пытаясь не сорваться с него, ибо тогда петля захлестнулась бы и жизни Риджуэя Стила, только-только достигшего тридцати семи лет, наступил бы конец. Люди умирают и в пять лет, и в двадцать, и в сорок пять, и даже в сто, но статистика мало утешает, когда речь идет о таком неповторимом и талантливом существе, как ты сам.
– Выбирай, – спокойно говорил Лопес под смех своих дружков, – или ты говоришь нам, где тайник с алмазами, или… Да примет господь твою грешную душу, гринго, ибо лично мне она ни к чему.
Он стоял, скрестив руки на груди, и невозмутимо наблюдал за мной. Я почувствовал, как веревка чуть-чуть натянулась, и откинул голову назад, но в результате получилось только хуже, потому что веревка натянулась еще сильнее.