закричал что было силы:
– Она здесь!
– Кто? – откашлявшись, простонала бедная купчиха.
– Наша Amélie!
Лариса Сергеевна посерьезнела и поднялась из-за стола. Близился самый ответственный момент в ее жизни. Она помедлила и приказала Казимиру, словно он был ее слугой:
– Проси.
Глава 3
Не каждому дается естественно подняться по ступеням чужого дома и естественно войти в чужую жизнь. Но Амалии это удалось.
Просторная комната, четыре угла и посредине – женщина. Не первой молодости (но и не последней), красивая, крупная, но отнюдь не толстая. Лицо широкое, с мелкими правильными чертами и гладкой, без единой морщиночки, кожей. Русые волосы чуть тронуты рыжиной и убраны в какой-то сложный крендель, на носу – несколько веснушек. Платье тяжелое, не то голубое, не то серое, с широченной юбкой. На шее – нитка жемчужных бус, в ушах – такие же сережки. Глаза у хозяйки светлые, пытливые, изучающие, и смотрит она на Амалию, не отрываясь. Девушка потупилась и нервно переложила из руки в руку белую муфточку, с которой почти никогда не расставалась.
Что говорить? Что делать?
– Вот оно, наше сокровище! – гордо объявил Казимир, расплывшись в широкой улыбке.
Лариса Сергеевна обернулась и ужалила его таким взглядом, словно он был нерадивым приказчиком, утащившим у нее штуку лучшего голландского полотна. Казимир побледнел, смешался и от греха подальше нырнул за спину Амалии (макушкой он как раз доставал своей племяннице до плеча).
– Здравствуйте, тетушка, – сказала Амалия первое, что пришло ей в голову.
Лариса Сергеевна была вовсе не глупа. Она прекрасно понимала, что полька Аделаида и ее братец беззастенчиво используют ее, Ларисы, доброту, и оттого не ожидала от появления Амалии ничего хорошего. Неведомую ей барышню Тамарину Вострякова заранее представляла себе как смягченный вариант ее маменьки – такую же неискреннюю, пылкую, яркую втирушу. А вместо этого перед вдовой оказалась серьезная, даже грустная девушка с усталым взглядом, в черном платье, черной накидке и без малейшего следа украшений на руках или на шее. Она не заискивала, не притворялась, не льстила, не лгала. И это больше всего сбило Вострякову с толку. Все заготовленные для встречи слова разом вылетели у нее из головы.
– Ну что ж, здравствуй, – ответила она на приветствие Амалии. – Я… словом, я знала твоего отца. – Она увидела, что девушка переменилась в лице при этом упоминании, и рассердилась на себя за свою бестактность. – Стало быть, Амалия, добро пожаловать, – преувеличенно бодрым тоном заключила Лариса Сергеевна.
Амалия хотела ответить, но тут в комнату вихрем влетела Аделаида Станиславовна. Широко распахнув объятья, словно дочь могла куда-то убежать от нее, прекрасная полька бросилась к Амалии.
– О! Моя дочь! Как же я рада видеть тебя, дорогая! Моя бедная девочка, сколько испытаний тебе довелось пережить! Какая же ты бледная! Ты, наверное, устала с дороги? Это моя дочь, –