идет размеренно и поначалу мирно. Дед на правах домашнего монарха догладывает третью ножку. Делает он это весьма умело, не обрызгиваясь жиром и методично: от начала до конца, словно жук—короед. Добродушно бурчит, не выпуская ногу изо рта: «Не хотите трэскать – нэ эшьте: мнэ больше доста—а—а… ух хороша… – больше достанется.
Шлеп кость в сторону:
– Дашуленция, а подайте—ка мне, милая принцесса, ещщо вон то крылышко, что на Вас смотрит, а про меня мечтает. Кхы!
Матери и отца дома не видно. Отец на работе, а мать задерживается в пути. В доме как—то было принято, что семеро одного не ждут. Но дожидаются, как минимум, пятидесятипроцентной наполняемости. Иначе застолье может не состояться вовсе. Это главное дедово наказание. Проверено практически, и запомнилось надолго.
– Надо бы на водокачке в бак заглянуть, – говорит дед ни с того, ни с сего, поерзав в кресле. – Эти котельные придурки все не так сделали.
У него страшно красивое кресло – ровно как у датского придворного стоматолога. С высокой фронтонистой спинкой, прорезанной насквозь параллелограммами. На кубиках перекрестий награвированы числа, вдоль оснований нарезанного поля – цифры. Смахивает на таблицу умножения, если бы не путал такой мотив: внутри пустых квадратов вмонтированы вертящиеся на осях костяшки бухгалтерских счет. По креслу видно, кто в доме хозяин. Угадывается, что, несмотря на гротескное, юмористическое кресло, он вовсе не стоматолог, а скорее костолом, считающий выбитые бандитам ребра, или математик, которому кто—то из наивных студентов—двоечников вместо пузырька с ядом подарил всего лишь прощальный намек. Копец!
– Деда, я с тобой! Чего там, шланг засорился?
– Причины не знаю пока. Может, просто труба замерзла. Может отверстие в баке не то. Умыться толком нельзя. Качаешь—качаешь, а вода еле идет. Хоть снова на чародейник переходи…
– Не хотим из рукомойника! Не модно!
– Давления нет, – философствует дед—изобретатель и механик, – будто в пустыню, а не в бак, зараза, уходит.
– Где Зараза? В воде Зараза? Какая она из себя?
– Дед просто неудачно выразился, – сглаживает бабка возникшее недоразумение.
– Деда учитель, он не может неправильно говорить.
– И я учительша…
– Баба, ты, правда, учительша?
– Бывшая, детки, бывшая. Но правила все помню.
– Деда, я с тобой хочу! – начинает канючить Михейша.
– Ну, так пошли. За погляд денег не возьму.
– Какие инструменты берем?
– И мы с тобой сходим! – Это пищат малолетки.
– Сначала всё съешьте, потом поговорим.
Весь народ, кроме бабки, желает поучаствовать в лечении водокачки. У бывшей учительши, а теперь кухарки и хозяйки дома, дел и без того хватает.
За столом иерархии не видно. Там царит относительная демократия. У демократии свои правила: шалить можно до определенного предела. По лбу ложкой никто, никогда, и ни за что не получал, хотя большинство того периодически заслуживали. Деду достаточно напомнить