По четыре! Общее командование возлагаю на политрука Шишкина!
Серая масса зашевелилась. Странная это процессия. Разношерстные, в шинелях, фуфайках, в гимнастерках с разрезанными рукавами, с палками, с костылями, с повязками на руках, на голове, некоторые – в опорках, если ботинок не лезет. Построенные по четыре. Пока построенные.
Пешим порядком отправилось около шестисот человек. Больно было смотреть на них. Далеко до Козельска, а посадят ли их там в поезд? Как они дойдут – хромые, слабые? Сколько их дойдет? А что делать?
Начинаем укладываться. Так или иначе, надо уезжать. Раненые, что не могут идти, смотрят на наши хлопоты с опаской: не оставим ли их?
Нет, не оставим. У нас машина и еще шестнадцать подвод. Если имущество бросить, можно всех взять.
Смотрю, как девушки свертываются, пакуют ящики.
Хорошо пакуйте. Где и когда еще будем развертываться? Немцы бросали листовки: «Сдавайтесь, через неделю Москва будет взята! Война проиграна!».
В семь часов комиссар привел подводы. Много мужиков приехало, около полсотни телег. Лошаденки, правда, слабые.
Началась сутолока погрузки. Я смотрю оперированных – как будто все в порядке. Никто не жалуется. У кого, может быть, и болит, но терпят. Боятся, чтобы не оставили.
Накладываем сена в телеги. Лежачих – по двое, к ним еще по двое сидячих. Мужики ворчат – тяжело. Ничего, не галопом поедете.
На свои крепкие, проверенные телеги грузим имущество. Страшно много имущества появилось. Одеял, белья, подушек, продуктов. Обросли. Готовились зимовать на 1000 коек. Физиотерапию, ванны готовили. Все это к черту теперь.
В девять часов обоз тронулся.
Отступление за Москву
Уехали. Еще слышен скрип телег и говорок. Мы немного задерживаемся. У нас машина, мы еще должны подождать подводы, чтобы погрузить остатки имущества.
Сидим с начальником в саду под яблоней. Падают желтые листья. Пора тоски. Странная пустота в голове. Будто окончилось что-то в жизни…
Восемь немецких бомбардировщиков летят на восток. Не быстро, не высоко, спокойно. Безразлично летят – просто долбить станции, дороги, может быть, и санитарные поезда. Не боясь никого.
И тут – наш, родной «ястребок», И-16. Он один, и мчится прямо на этих. Один! Стреляет – видны трассирующие пули. Пролетел между ними. Задымился бы хоть один фашист, упал.
Нет, летят. «Ястребок» повернулся, сделал петлю. Слышна стрельба.
– Ну, улетай, что ты сделаешь один, улетай!
Это мы кричим, как будто он может услышать.
Но летчик снова делает заход и прямо сверху пикирует на немцев. Снова короткая сильная стрельба – все они стреляют в него, в одного.
– Он просто ищет смерти!
Истребитель не вышел из пике. Загорелся, черный дым и падает где-то за холмами. Парашют не появился.
Стоим, растерянные, потрясенные, слезы в глазах и даже, кажется, текут.
Они пролетели над нами, как утюги, не нарушив строя. Будьте вы прокляты!
Нет, никто не поднимал