оставьте, – сказала она ему. – Укажите только места для паузы… Сыграю, как умею и как поняла. А теперь ни одной ноты верной не возьму, так и знайте! Я на этих репетициях ваших сквозь землю провалиться рада!..
Тобольцев промолчал. Он чувствовал, что она роль поняла… Но такой ответ режиссеру смутил всех. Начали шептаться. Многие усмехались. Соня угадала. её отсутствия никто, кроме Чернова, не заметил. Все были полны только собой.
Зато перемена в самом Тобольцеве была так резка, что нельзя было её проглядеть. Он был не в духе, рассеянно и нехотя отвечал на вопросы и не отходил от Катерины Федоровны. «Сыграет… Это талант!» – думал он.
Но спектакль превзошел даже его ожидания. Катерина Федоровна была так самобытно хороша в роли Варвары; она давала такую массу тонкостей и неожиданных деталей; вся она с её сильными, упругими движениями, с её насупленными бровями, из-под которых сверкал огневой взгляд, создала такой мощный, цельный образ непокорной, властной натуры, истой дочери Кабанихи, что лучше сыграть было невозможно!.. Успех она имела огромный, особенно в сценах с Кудряшом. Казалось, вся она трепетала яркой, чувственной, еле сдерживаемой жаждою жизни. Нельзя было глядеть равнодушно в это характерное лицо… В знаменитой сцене «в овраге» они с Тобольцевым так целовались, так безумно глядели друг другу в глаза, что все сердца забились невольно. Чудилось, что это уже не искусство. Это сама жизнь… Соня сидела в партере, низко опустив голову, как подкошенный стебелек. Лиза была бледна.
«Я без ума влюблен!» – сознался себе Тобольцев, когда, охватив плечи Варвары затрепетавшей невольно рукой, он двинулся с нею за кулисы.
Буря аплодисментов покрыла их уход, но они ничего не слыхали. Катерина Федоровна почувствовала жар его объятия… И опять её охватило чувство бессилия перед Тобольцевым, это жуткое сознание, что все так просто и так возможно!
За кулисами они были… кажется… одни. Его рука не выпускала её плеч. Катерина Федоровна дрожала вся, с головы до ног, но отстранить его не имела силы…
«Ведь мы там сейчас целовались?.. Нужно это, что ли, так? Как же это?» – бессвязно бежало в её отуманенной голове.
Он наклонился над нею. Глаза у него были как у сумасшедшего.
– Пустите! – слабо прошептала она.
Он наклонился ещё ниже. Его дыхание жгло её лицо. Она хотела вырваться, но… взглянула в его зрачки, бессознательно поднялась на цыпочки. И, как в тумане, первая подставила ему захолодевшие губы… Этот вечер решил все.
Что было потом, когда кончился спектакль, ни он, ни она не могли припомнить впоследствии. Они были так полны друг другом, что вся дальнейшая ночь прошла для них как сон. Они не замечали двусмысленных улыбок мужчин и завистливых взглядов женщин. Они ушли в полутемную ложу и просидели там плечо к плечу, рука в руку, пьяные от желания.
– Попалась наша монашенка-то, – говорил «резонер». – Теперь не отвертится… Шабаш!
Но были и такие, что глядели глубже.
– Как бы Тобольцеву не влопаться! Девка-то с коготком. В обиду себя не даст…
– Ей бы Кабаниху играть… В самую пору! –