вареньем.
«Откуда бы взяться этакой сладости?» – подумал Игнат.
И понял: это Званка распахнула дверь…
4
Игнат не знал толком, как добрался до дома. Все, что он помнил, – это как очнулся на могиле Званки Добуш. Мертвящий холод продирал до костей, а перед глазами еще полыхало багряное зарево. Игнату казалось, что оранжевые язычки пламени занялись и по краям фарфоровой фотографии. Глазурь тотчас треснула, и юное, немного печальное лицо девочки раскололось.
Игнат моргнул несколько раз, пытаясь отогнать морок. Но огонь разгорался все жарче, все быстрее разбегались ломкие морщины трещин. Лицо Званки перекосило, нижняя его часть начала оползать, как подтаявший воск. Губы искривились, разошлись, приоткрыв зияющую рану рта, словно она хотела сказать что-то, докричаться до Игната с темной стороны, куда ее утащила навь.
Вот тогда Игнат и побежал прочь.
Он не оглядывался, чтобы не увидеть, как Званкино лицо кривится и дергается от смертной муки. И зажимал ладонями уши, чтоб не слышать хрипящий, разрывающий барабанные перепонки вой.
Только оказавшись дома и закрыв за собой дверь, Игнат вспомнил клочки тех нескольких минут жизни.
Назад его довез дядька Касьян, смиренно поджидавший парня возле кладбища и немало удивленный Игнатовой прыти. Он же поделился с парнем дровами и оставил обживать избу. Дальнейшие события как-то сами собой смялись в бесформенный бумажный ком. Может, от излишнего потрясения, а может, от едкого дыма, наполнившего избу при долгом розжиге печи, но в ту ночь Игнат не мог заснуть. Он крутился на старой бабкиной постели, чувствуя разрастающийся жар в груди. Дышать было трудно, сознание туманилось и плыло, но не давало провалиться в спасительный сон. Промучившись на постели до утра, Игнат, разбитый и обессилевший, поплелся к соседскому дому.
Дверь ему открыла полная немолодая женщина и ахнула, всплеснула руками.
– Господи святый! Да неужто это Игнат Лесень вернулся? Да как вырос! Натуральный жених! Что ж ты на пороге стоишь? Входи, входи…
Она отступила от двери, пропуская паренька в дом. Игнат, однако, не спешил входить и стоял на пороге, низко опустив голову.
– Мне бы молока немного, теть Рада?
Вместе со словами из его рта вышли свистящие хрипы. Дородная Рада закивала согласно, засуетилась.
– Конечно, сыночек. Нешто молока пожалею? Мы ведь с твоей бабкой Стешкой век вековали, тебя еще вот таким помню, – она выставила пухлый мизинец. – Ах ты ж, святый боже! Да ты входи!
– Спасибо, тетя Рада, я тут подожду. Нездоровится мне…
Игнат привалился плечом к двери и прикрыл глаза. Реальность расползалась клочьями тумана – неживого, белесого, что наползает под утро на деревенское кладбище. И парень не сразу почувствовал, как на лоб легли мясистые и потные ладони.
– Да ты горишь весь! – ахнула тетка Рада. – Жаром так и пышешь!
– Простыл на ветру, поди, – едва слышно прошептал Игнат.
А потом не стало ничего. Мрак, идущий по следу от самого приюта, настиг его и лег на плечи тяжелой медвежьей шубой. Кажется, его