друзей растворились в пространстве во время лечения (да, книги и блоги о раке предупреждали об этом), она появлялась чаще обычного, вооруженная гламурными журналами и подробностями ее последних бурных романов. Лишь бы отвлечь меня от боли.
Черт.
Рак.
– Кейли, – говорю я.
– Знаю-знаю, могло быть хуже. Я могла бы потерять работу, трава всегда зеленее, бла-бла-бла…
– Мои опухолевые маркеры повысились, – говорю я и усмехаюсь, словно играю в лотерею Пирамида с выигрышем двадцать пять тысяч долларов, и вопрос звучит так: «Сколько существует способов сказать людям, что у вас рак?»
Она резко поворачивает голову.
– Что?
Слово вылетает из ее рта, как дротик.
– Врачи считают, что он вернулся.
– Серьезно?
– Да.
– Погоди, они считают? Значит, это не обязательно так?
– Ну… полагаю, они знают. Только не знают… насколько все далеко зашло. Завтра придется сдавать еще анализы.
– Господи…
– Да.
– Чем я могу помочь?
– Собственно, ничем, – отвечаю я и, поскольку никто из нас никогда не умел бурно выражать эмоции, беру пульт.
– Могу я посмотреть свое шоу?
– Да, конечно, – кивает она, наливая в пустой стакан еще виски. Этот жест успокаивает меня, поскольку означает, что она, как всегда, пришла, чтобы остаться.
– О боже, – говорит Джек, входя в нашу спальню и вытягивая длинные руки над головой. – Как же я устал.
– Бьюсь об заклад.
Я смотрю на часы на тумбочке.
– Уже полночь.
Кейли ушла около часа назад, а я ложусь в постель, чтобы почитать и подождать возвращения Джека.
Я сую закладку между страницами и кладу книгу рядом с собой, на одеяло. Джек принимает жест, как приглашение забраться в постель и лечь прямо на меня, придавив тяжестью всего тела.
– Ты меня раздавишь, – говорю я в его небритую щеку. Вдыхаю вечерний запах Джека, смешанный с древесным оттенком антиперспиранта: резкий контраст с утренним запахом, мыльным и свежим, щекочущим нос. Вечернего Джека я люблю больше. Даже в те дни, когда у него операции и от него слегка пахнет антисептиком.
– Вот и хорошо, – отвечает он. Выходит приглушенно, и его дыхание жаром обдает шею.
– М-м-м… голодный.
– Ты обедал?
Джек молчит, и я понимаю, что он пытается вспомнить.
– Серьезно, Джек. Не понимаю, как это ты забываешь поесть. В желудке не урчит?
Я надавливаю на его бедра, тяжело лежащие на моих. Не сдвинешь.
– Слезай. Пойду, что-нибудь разогрею.
– Не стоит, – отмахивается он, откатываясь от меня. – Слишком устал, чтобы есть.
Он садится и начинает ежевечерний ритуал стягивания носков по одному, прежде чем сунуть ноги под одеяло и завернуться в простыни туго, как блинчик буррито.
– Когда тебе завтра к врачу?
– В десять, – отвечаю я и, прежде чем он предложит, добавляю: – Тебе не обязательно