же молча, смотрел на отца, не отводя глаз.
– Говнюк… – еще раз повторил Потап, но на этот раз как-то неуверенно и почти жалостливо. Пожевал губами, словно пытаясь вытолкнуть непослушные слова, застрявшие меж зубами, но не преуспел и лишь сокрушенно махнул рукой, из-за чего с трудом удержал вертикальное положение. Потом, уставившись себе под ноги и бормоча что-то совершенно уже неразборчивое, принялся елозить ладонью по боку куртки в поисках кармана. С четвертой попытки они увенчались успехом. Покопавшись в кармане, Потап выудил мятую, искривленную, чем-то неуловимо напоминающую его самого сигарету и коробок спичек. Чиркнул раз, другой – промахиваясь, ломая спички. Потом уронил коробок. И вот тут Майк не выдержал. Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, а в ушах тяжело бухает кровь, он, все так же молча, повернулся и пошел прочь.
«Только не пытайся меня остановить! Пожалуйста!»
Майк не знал наверняка, ударит ли он Потапа, если тот все же не внемлет отчаянному безмолвному призыву сына. Зато не сомневался: если все же не сдержится, то не факт, что сможет ограничиться только одним ударом. Слишком велик соблазн – не реванша даже, а давным-давно вынашиваемого и не один десяток раз прокрученного в мыслях возмездия.
Кто знает – не расстанься они тогда вот так, и… А впрочем, разве только история не знает сослагательного наклонения?
Как бы там ни было, отец не остановил уходящего сына. Даже не окликнул.
Они вообще больше ни разу не разговаривали.
Еще через год Потап Соколов умер.
– Эй, старик! А ты чего бледный такой? – встретил его Валерка Меликян, когда Майк вернулся в комнату.
– Да еще и моокрый, – протянула Сашенька Стрелкина, кончиком изящного пальчика снимая каплю воды с Майковой щеки. И продолжила, по своему обыкновению едва заметно растягивая ударные гласные: «Поруучик, на улице чтоо, доождь?»
– Не знааю, нее был! – неожиданно злобно передразнил коллегу Соколов. Милая привычка Сашеньки сейчас отчего-то невыразимо выбешивала. Видимо, это настолько чувствовалось и в голосе, и в мимике, и во взгляде Соколова, что девчонка слегка опешила. Слишком не похож этот вернувшийся Майк был на того, ушедшего. Сашеньке тут же пришла на ум избитая, но оттого ничуть не менее верная аналогия с отражением в кривом зеркале. Майк же, словно наслаждаясь ее замешательством, процедил:
– И вообще, ты к логопеду ходить не пробовала? Над дикцией поработать?
Щеки Сашеньки вспыхнули, и она бросилась вон из комнаты, в дверях чудом разминувшись с Маринкой. От неожиданности та взмахнула рукой, плеснув на пол из двухлитровой бутылки для кофе-машины. По светло-серому ковролину расползлось быстро темнеющее пятно.
– Егорова, ты слепая или безрукая?! – возмутился Майк. – Ну и бабы пошли! Одна разговаривать по-человечески разучилась и мычит, как корова, другая воды принести не может, не разлив половину!
– Зато мужчины у нас – настоящие! – не осталась в долгу та. – Мачизм так и прет! Пробу ставить некуда!
Марина