закусил губу, а Венька продолжал:
– От тебя отказались, почему бы не отказаться и тебе от нее? Самодостаточнее надо быть, Слава, и весь женский мир будет твоим. Усек?
– Можно подумать, что ты знаешь все про женский мир.
– Не все, но кое-что знаю.
– Ну и, например?
– Женщина – это не придуманный образ, это реальность. Когда поймешь, сразу перестанешь комплексовать. Она из мяса и костей, скрываемых ею недостатков, слабостей, привычек, глупостей. Она заблуждается, а ты ее слова сейчас воспринимаешь для себя как приговор. Пока видишь в ней божество – будешь ничтожеством сам в собственных глазах, и все другие женщины это тоже будут чувствовать. А ничтожество женщинам не требуется. Странно? Странно. Мир – это бинеры, противоположности и противоречия. Мир един в этом противоречии, как пасть волка и кусок мяса. Но в противоречиях есть своя логика, свой закон.
– Ты – странный человек.
– Хотел сказать – страшный?
– Может быть.
– Ну вот, то жесткий был, теперь странный, страшный. Я не странный и не страшный, Славян, я предельно честный. Если мир уродлив, то честно говорить о нем, означает у нас – говорить непристойности. Так при чем здесь я?
– Почему ты так хочешь избавиться от историка? Он же, как преподаватель, не самый плохой. От всей школы тогда надо избавляться.
– Он опасен.
– Для кого?
– Для всех. И вообще, я не разделяю его убеждений, а он меня обучает и еще оценки ставит. За что? За мои убеждения. А это нечестно. Поэтому за свою точку зрения я буду бороться.
Новый год мы справляли у Веньки дома. Были я, ну понятно, Левитин, Родька Заболотнов, Женька Запашный, два парня из параллельных классов – Егор Савин и Антон Северянин. Этих Левитин сам позвал, он с ними установил свои отношения, говорил, что ребята очень умные. А по мне так – зануды. Отличники, в основном, зануды. Только Венька – исключение. Он не гонится за оценками, наоборот, с учителями в контрах, но эти хорошие оценки сами собой у него получаются, поэтому он не «рубака», не подхалим, и не любить его за хорошую учебу нет причин. У него всегда на все свое мнение. Он – за народ, а, значит, ближе к нам, угнетаемым педсоставом. Вот они, Венькины бинеры, объединяющие нас, таких непохожих, двоечников и настоящих отличников: огонь и вода, а, может, огонь и масло, интеллект и энергия, вожди и массы? Я становлюсь философом? Венька бы одобрил.
Квартира Левитина нас поразила. Никогда я в своей жизни не видел ничего подобного. Старинная мебель из темного дерева, тяжелые шторы, очень продуманные торшеры с мягким завораживающим светом. Квартира была двухуровневая, с отделкой под старину, лестницей с витыми перилами из литого металла. Но самым потрясающим была комната самого Левитина… Она была выполнена из черного и красного материала. Черная мебель, алые шторы, на стене портреты Пушкина, Черчилля, Керенского, еще каких-то мужиков в старинной одежде. Почему Пушкин, Черчилль и Керенский рядом? Удивительно. Интересным было огромное панно с фотографиями