настрой, на котором будет основаться дальнейшая уверенность в правоте очевидного выбора…
Перед началом основного рассказа мать, извинившись, встала из-за стола и, выйдя во двор, позвала детей. Девушка, открывавшая мне калитку, оказалась самым младшим ребенком, средний – уже взрослый мужчина лет тридцати с небольшим, недавно создавший семью и теперь строивший по соседству свой дом – был опорой и поддержкой матери. Он пришел со своей женой, так же, как и мы с Марусей, ждавшей ребенка.
Послушно усевшись, видно, ради этого бросив все дела, дети, как и я, ждали чего-то важного. Вынув из ящичка толстую тетрадь, перехваченную с одного края толстой металлической пружинкой, и положив ее перед собой, накрыв натруженными, не знающими лени руками, Евдокия Лазаревна начала вопросом, совсем, казалось бы не уместным, но почему-то для нее важным:
– Знаете, Андрюша, что за тетрадь?
– Ну-у-у… наверняка что-то… с чем-то, вам дорогим… Даже не знаю. Может быть, чей-то дневник…
– Никто не угадывает, хотя и близко… Вы не первый, кому я дам ее. Запомните – это бесценный дар… Извините, вы верующий?
– Ну… ну так… как все, в общем-то…
– Дьявол тоже верует, и слуги его, как и он, знают о своей погибели… Они даже не веруют, но знают наверняка, знают и спастись могут, если покаются… То есть спасти их может только Господь, и только через покаяние – Он знает каждого, он и решать будет… даже уже решил… Он решил, но сейчас в ваших и в вашей супруги руках выбор, за которым Бог не просто наблюдает, но всячески отодвигает вас от ошибки, от греха… Он спас каждого в надежде, и если мы ее не потеряем…
Начать верить самому, по своему произволению, невозможно, вдруг очнуться и сразу всё понять – тоже. Верить в невидимое – это дар, осознать очевидность этого – временная победа, которую всеми усилиями захочет отобрать дух злобы, воинствующий и не отдыхающий. Он знает каждую слабинку, каждую щёлку в твоей обороне, о которой ты и не подозреваешь. Он подделывается своими соблазнами под доброе, вечное, Божественное, зло свое он облекает в пелены добродетели, впрочем, совсем не искусно, но достаточно привлекательно для нашего искушения. Он не может заставить, не может сделать насильно, но искушает так, что мы не умеем сопротивляться. Не имея ни одной причины отказаться от своего еще не родившегося чада, он заставляет нас убивать его. Маленький еще не родившийся человек не может рассказать о переживании своей души. Родившиеся же сразу забывают все пережитое. Сказанное Богом еще Еве «Спасешься чадородием!» ничего нынче не значит, поскольку в Бога не веруют, перед Ним не «ходят», Его не боятся, не любят, не знают, чем, и переполняют полноту чаши своего зла, но пока не Его терпения.
Ни один погибший в утробе не имел голоса и иметь здесь, на земле, не будет. Каждый из них хранит молчание до Страшного Суда, где выступит в обвинении своих несостоявшихся родителей, хотя до этого и заступается за них перед Создателем… Они не имеют голоса –