на свет лишь слабые паллиативы, которые никак не могли спасти чахнувший бизнес, абсолютно не выдерживали критики и потому резались все той же Клавой в зачатке.
– Может сказать, что это племянник на каникулах? – Всхлипывала мать накануне долгожданного рандеву с Колей-Лимузином, имеющем на автобарахолке свой лоток, вследствие чего отнесенным к особо привлекательным кандидатурам исполнителя несбыточной мечты.
– Ну, клюнет… а что первого сентября скажешь? – фыркнула подруга. – Хочешь, чтоб мне опять морду набили? Нет уж. Я врать не буду.
Понятное дело, после скоротечной «лав стори» с Лимузином, хамски прервавшейся так практически и не начавшись, Марья Андреевна призадумалась об избавлении от обузы всерьез. Ребенок и не подозревал о той петле интриг, которая медленно, но верно затягивалась вокруг его шеи, но даже будь он подогадливей – что бы это изменило? Одна за одной проваливались все нелепые «легенды», поток ухажеров критически иссякал, и, доведенная до кондиции мамаша, признав печальный итог бесполезных измышлений, получила из рук советчицы клочок бумаги с коряво набросанным телефонным номером. Дамоклов меч, висевший над Юркиной головой, сорвался вниз, разрубив запутанный узел раз и навсегда.
Она подняла трубку старого телефона и, с трудом попадая дрожащим пальцем в нужные ячейки цифрового диска, набрала несложную комбинацию. Наказанное за вчерашнюю выходку чадо, сотворившее из рабочего ведра цветочника Гиви – последнего, а потому главного спонсора – гигантский дуршлаг, коротало утро в детской и, прислушавшись, отчетливо различило в родном голосе тревогу.
Юрка, влекомый плохим предчувствием, испытав слабое головокружение, осторожно потянулся в гостиную. Мать сбивчиво объясняла, как отыскать их подъезд. При виде сына она зажмурилась, но не изменила принятому решению, довела разговор до логической точки и, лишь после уверения в скором выезде, медленно нажала на рычаг. Какое-то время Марья Андреевна приходила в себя, пока, слегка заикаясь, не заговорила:
– С-сегодня ты уедешь учиться… в д-другую школу.
Пояснить, что за причины срочной перемены места учебы и что означало само «уедешь учиться», духу не хватило. Она отрешенно прислонилась к стене и навзрыд разревелась.
Маловразумительные причитания и всхлипы не произвели на как-то сразу повзрослевшего пацана никакого эффекта. Хлипенький шалопай с карими остекленевшими глазами застыл, опершись о косяк, и молча наблюдал бессмысленную истерику. Ему бы схитрить, броситься к матери с просьбой о милости, промокнуть лицо слезой, но, словно выросший звереныш, он вдруг напрочь потерял кровную связь. Интуитивно чувствовалось предательство, выхваченные в конце разговора слова подтверждали безошибочность внутренней подсказки, и унижение пустых уговоров отвергалось бесповоротно.
Милицейский воронок подкатил через час. Когда вслед за воспитателем подмосковного интерната в квартиру вошел