но то, что знакомство с чуждым миром получит продолжение – не сомневался. Наитие редко его обманывало. Едва мальчишка ступил в удушливый сумрак и облекся в металлический скафандр, сшитый на вырост, убежденность в не случайности примерки крепко засела в сознании и будоражила смелые детские фантазии…
Громыхая, машина рваными тошнотворными зигзагами выбралась из вязкого городского потока, набрала на шоссе приличную скорость и минут сорок занудно мычала, надрывая слабенький двигатель. Вскоре, на шестьдесят седьмом километре, где трасса делала резкий поворот к зеленеющему поодаль леску, воронок рискованно накренился и, благополучно приняв устойчивое положение, съехал с асфальта на размокшие после ночного дождика ухабы. До интерната оставалось рукой подать, когда неуклюжего ублюдка отечественного автомобилестроения подбросило на рытвине, и пенсионных годков мотор, прочихав заупокойную о давным-давно отработанном ресурсе, преспокойно отошел к уаттовским праотцам.
Сопровождающий выпрыгнул из кабины и громко выматерился. Лязгнула решетка. Огромным ключом, смахивающим на дверную ручку, конвоир разгерметизировал вонючий отсек и сострил:
– Что, сопляк, взмок? Чухай, каково житие-бытие наших зеков. Будешь плохо себя вести – всю жизнь прокатаешься в таком ландо, от одного централа к другому.
Юрка, боясь пошевельнуться, затаил дыхание.
– А ну, выходи! – скомандовал шутник вжавшемуся в угол пацану. – Вещи оставить!
Мисс Ляля Босоножка
Она появится внезапно,
Со вздохом восхищенным внутрь проникнет,
В крови растает безвозвратно,
И сердце дерзкое погибнет…
Фома жил на тихой улочке вполне респектабельного района и имел веское основание гордиться огромным особняком, унаследованным от дражайших пращуров. Тюремный срок, оторвавший Фому от родового гнезда, превратил старинный дом, некогда отличавшийся ухоженностью, в ветхое запущенное строение, но благородство архитектурных форм оказалось сильнее хозяйского легкомыслия – как и раньше редкий прохожий не останавливался под впечатлением пышного барокко. Освободившись, Фома недвусмысленно отослал приютившихся в нем бомжей, расчистил от грязи и хлама одну комнату и, отложив наведение порядка во всем особняке до лучших времен, вернулся к старому промыслу. Кто знает, что мешало сорокалетнему крадуну2 взяться за ум? Не сложившаяся жизнь часто отторгает красоту, и нищета материальная, как правило, – не пара богатству духовному.
Последняя ходка3 здорово изменила его. Опустошенный взгляд на бутылку по вечерам и отсутствие каких бы то ни было целей, кроме дневных рысканий в поисках «прожиточного минимума», – вот и всё кино. Так бы и спился позабытый друзьями и врагами, если бы вскоре не появилась она.
Увидев её – бойкую, энергичную, с озорными глазами и смешным