перегородив подступы к подъезду, в котором проживал Виктор, стоял горделиво выпячивая московские номера, темно-синий «Паджеро». Обойдя запыленного пришельца, Кристалл взбежал на третий этаж. Дверь отворил сомнительного вида господин и, подозрительно оглядев Юрия, обнажил в вопросительном оскале сплошной ряд золотых коронок.
– Чего надо?
– К Виктору.
Из глубины донеслась знакомая хрипотца деда:
– Пусти его, Сэмэн. Это ко мне.
Недоброжелательный тип молча посторонился. Впустив Юрку, он уставился на выпуклости его одежды и, нагло прожигая взглядом тонкую материю, потирал небритый подбородок.
«Ну и рожа! Неужели Виктор звал меня для знакомства с этим бультерьером?» – Кристалла передернуло от неприятной перспективы провести вечер в обществе угрюмого берсерка. Скинув плащ, он торопливо окинул прихожую.
Облегчение снизошло в зале, ибо там пребывал еще один незнакомый господин, в отличие от клыкастого, выигрывающий благородством наружности и манерами. Раскрыв какую-то книгу, он с выражением цитировал:
«… узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов увидел, что все те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все те страшные преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство – не суть случайности или явления вырождения преступного типа, уродства, как это на руку правительствам, толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие непонятного заблуждения о том, что люди могут наказывать других. Нехлюдов видел, что людоедство начинается не в тайге, а в министерствах, комитетах и департаментах, и заключается только в тайге.»
Юра тихонько приземлился возле деда. Заметив потрепанный кейс, оказавшийся рядом, старик недоуменно изогнул бровь, но любопытствовать не стал. Воинственно раздувая ноздри, он возразил:
– Большой жизнелюб был граф Лев Николаевич… Отвечу словами Достоевского, к Толстому же и обращенными: «Никакое уничтожение бедности, никакая организация труда не спасут человечество от ненормальности, а следственно и от виновности и преступности. Зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, ни в каком устройстве общества не избегните зла: ненормальность и грех исходят из самой души человеческой».
– Но… – запротестовал незнакомец. Виктор улыбнулся. – Да, брат, это «но» существует. Ницше назвал его светлой тенью. Нас называют темными личностями, считают мрачными субъектами, потому что все неясное в наших душах кажется им мраком. Так вот, – дед поднял вверх палец и произнес по-немецки длинную тираду. Переведя дух, повторил ее уже на русском: «Близко, совсем близко к мрачным людям всегда почти находится как бы связанная с ними светлая душа. Это словно отрицательная тень, отбрасываемая ими».
– Точно, – успокоился господин из Москвы. – У нас в тюрьмах справедливости больше, чем в их хваленой демократии, – и, развернувшись к телевизору, деликатно углубился в просмотр мультфильмов.
Юрий, взяв со стола вилку, сосредоточился