глоток. После чего все присутствующие брали свои бокалы, пробовали вино, затем медленно выпивали.
Впервые, пожалуй, в моем баре вино пилось столь глубокомысленно и торжественно, да и то сказать: представленные напитки более чем соответствовали тому. Конечно и я, и гости, были, в лучшем случае, обыкновенными любителями вина и не более того, но на мое предложение Матвею пригласить от винзавода технолога, который мог бы провести дегустацию более грамотно, чем я, он сказал:
– Ты знаешь, Савва, когда мы только выбирали вино, директор завода чуть не плакал, прощаясь с каждой бутылкой, а ты еще хочешь, чтобы мы пригласили технолога, тогда, боюсь, его вообще откачивать придется.
– Скажите, – спросил я, усмехнувшись на эти слова, – а кто этот ваш знакомый, который прибыл сюда с охраной?
– А ты разве с ним не знаком? – удивился Матвей. – Он уже два года как ваш молдавский министр КГБ. Генерал-лейтенант Ноздренко. – И наклонившись к моему уху, добавил: – Его за некоторые прегрешения сослали сюда из Москвы, но не думаю, что он тут у вас надолго задержится – не тот уровень.
И действительно, подумал я, когда Матвей отошел и присел к своему другу за столик, в нашей маленькой плодово-ягодной республике, в которой за всю ее историю не был задержан ни один, даже хоть какой-нибудь завалящий шпион, даже и майор, а в крайнем случае полковник вполне мог бы быть министром безопасности, а не то что генерал-лейтенант.
Неторопливо смакуя сладкое, тягучее вино – а все сорта, представленные здесь, были с добавлением сахара, иначе, понятное дело, оно не сохранились бы так долго, присутствующие – и я не исключение – уже через час-полтора после начала возлияний оказались в довольно приличной стадии подпития.
Матвей Остапович сегодня пребывал в добром расположении духа, он все время тонко шутил, смеша окружающих, затем, проводив своего друга, который торопился вернуться в Кишинев, сел напротив меня и мы стали по памяти декламировать стихи; я – Блока, Есенина и Пушкина, он – непочитаемых и не понимаемых мною (в тот период жизни) Маяковского, Мандельштама и Пастернака. Примерно через час, когда я выдохся, то есть, мои поэтические познания истощились, Матвей Остапович пригласил принять участие в поэтическом марафоне Веронику и Раису, скромно сидевших до этого в одной из угловых кабинок. Оставшиеся представители комиссии, уловив лирическое настроение своего шефа, решили использовать его с пользой для себя, для чего, отозвав меня в сторону, краснея и стесняясь, выпросили четыре 750-граммовые бутылки «Сибирской» водки крепостью 45%, и тут же незаметно покинули бар.
Часам к десяти вечера я уже с трудом шевелил губами, голова моя работала замедленно и, кроме как рубаи Омар Хайяма, я уже ничего больше не мог воспроизвести по памяти. Тем, кто хорошо меня знал, это говорило о том, что я нахожусь в предпоследней стадии опьянения. (Последняя – известна