меня вцепляются новые руки, крепко прижимают к асфальту. В предплечье словно жалит большое насекомое. Женщина-медик сидит рядом на корточках и смотрит на воткнутый шприц.
– Нечестная игра, – пытаюсь выговорить я, но к последним слогам язык безнадежно заплетается.
Мир вокруг течет, и тело обмякает. Чья-то рука осторожно и бережно поддерживает мою голову. Я пытаюсь бороться с сонливостью, заставляю глаза оставаться открытыми. Вдалеке город, обрамленный дорогами и небом. Я хочу сказать им всем, что нужно торопиться, ведь огонь приближается, нужно спасаться, но язык не слушается. Поле зрения сужается, по краям – чернота, а в центре – уменьшающийся светлый круг, будто я падаю спиной вниз в глубокий колодец. Теперь я могу видеть за «скорой» указатель на въезде в город. С этого расстояния слова уже различимы, и я успеваю прочесть, прежде чем мои веки опустятся и мир зальет чернота:
Добро пожаловать
в ИСКУПЛЕНИЕ
5
Прислонившись к джипу, Малкэй смотрел на неровный ряд крыльев за оградой из сетки-рабицы. Малкэй видел Б-52 вьетнамских времен с тремя десятками отметок о боевых вылетах на фюзеляже; какой-то бомбардировщик Второй мировой; тяжелый, напоминавший кита транспортник; эскадрилью остроносых смертоносных реактивных истребителей с метками разных стран, включая «МиГ» с советской звездой на крыле и двумя меньшими под кокпитом, обозначавшими сбитых врагов.
За парадом военных самолетов в самое сердце кальдеры тянулась взлетная полоса. Над ней дрожал и корчился от жара воздух. К северу над чем-то мертвым либо умирающим кружились стервятники. Кроме них, в небе не было абсолютно ничего – ни облачка, хотя Малкэй недавно слышал гром. Да, тут бы не помешало малость дождя. Видит Бог, тут он по-настоящему нужен.
Малкэй глянул на часы.
Клиенты опаздывают.
Он пота чесалась голова, капли сочились меж волос, стекали по спине. Накопившийся за день пустынный зной давил тело. Малкэй стоял, прислонившись к большому серебристому «чироки» с тонированными стеклами, прохладными кожаными сиденьями и забойным кондиционером, выдающим прохладный свежий воздух ровно шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту. Кондиционер работал вовсю. Его жужжание различалось даже на фоне рокочущего на холостом ходу мотора.
Но все равно лучше уж стоять снаружи, на жаре, чем сидеть в салоне с двумя кретинами, которых нужно ублажать, охранять и слушать.
– Эй, парень, как думаешь, сколько наци уложила вон та птичка?
– А сколько вьетнамских детишек сожгла вон та?
Такие вот глубокомысленные вопросы. Кретинам отчего-то взбрело в голову, что Малкэй – бывший военный. По логике их затуманенных, выжженных дурью мозгов, военное прошлое делало Малкэя специалистом по всем войнам мира и всему его оружию. Малкэй несколько раз говорил кретинам, что никогда не служил ни в одном виде вооруженных сил и потому знает о самолетах не больше кретинов, но те не отставали с идиотскими вопросами и фантазиями насчет