а то и на передовую. Все знали, что так бывало не раз: отдых маячил, как морковка перед носом, и в последний момент отдергивался. Штабные умеют помучить солдат.
– Что говорит кап, Шиппи? – спросил Платт, протянув ему папиросу.
Шипоботтом присел на корточки, почти загородив свет из отдушины, и принял угощение.
– А, ничего не говорит, – не скрывая облегчения, ответил он. – Шар ничего не значит. Все идет как идет. Завтра уходим на ротацию, хотя Меткалф, если его послушать, с нас не слезет. Но скоро выспимся на шелковых простынях. Или хоть на вонючей соломе.
Все засмеялись.
– Красавчик Меткалф, ручаюсь, и спать будет в шелку, и пить шампанское, – хмыкнул Тагман. – И найдет шлюшку, чтоб растормошила его старикашку, пока мы, если повезет, будем закусывать чаек галетами с девочками из вспомогательного.
– Это ты брось, – фыркнул Фаррер. – Он офицер.
– Офицер? Таскает паршивую тросточку и подделывается под благородного? – усмехнулся Тагман. – Я у него покупал на пенни гвоздей в лавочке на Кроуфорд. А его старик отказал моему папаше в кредите, когда тот латал дырявую крышу, которую домохозяин чинить отказался. А тут он весь такой возвышенный…
Моултон изобразил игру на скрипочке и вскрикнул, получив от Тагмана оплеуху.
– Ого, – велел Шипоботтом, – вы это бросьте сейчас же. Капрал Тагман, извинись.
Капрал угрюмо повиновался.
– А я вам скажу: Меткалф из тех офицеров, что не ведут, а подгоняют, – процедил он. – Спорим, он трусоват?
– Он из наших, земляк, – возразил Шипоботтом, гадая, много ли в этом заслуги в глазах Тагмана. – Оставь его в покое. Я и тебя не раз видал в мокрых штанах.
Тагман угрожающе уставился на сержанта. Шипоботтом в ответ злобно ухмыльнулся. Огромный нос придавал ему сходство со свихнувшимся Панчем из ящика кукольника.
– Хочешь мне врезать, капрал? Попробуй и посмотри, что выйдет.
– Я хоть не шарахаюсь от собственной тени, с тех пор как паршивая цыганка погадала мне по ладони.
Шипоботтом перестал улыбаться и наставил на Тагмана указательный палец.
– Ну вот! – громко произнес Платт. Вода в котелке закипела ключом, и он стал сыпать в нее чайную труху. Потом добавил горсть сахара и помешал. – Вы потише, парни, – посоветовал он. – Все, понятно, на нервах, ведь почти выбрались. Ожидание-то труднее всего, так? Вот как при погрузке на корабль в Александрии под ее проклятущим солнцем. Паршиво мне было, под конец уж думал: скорее бы на борт, а там пусть хоть потопят. Лучше торпеда, чем потеть и кормить мух на причале. И вот мы надеемся, что нас выведут из этого нужника, прежде чем кто-то решит, будто настало время для Большого Рывка, или там немцам вздумается испытать на нас новые минометы. Прямо как тогда. Так что прикусите язычки, все мы в одной лодке.
– Это надо ж, Берни, за десять лет от тебя столько слов не слыхал! – удивился