вернулся на прежнее место. Господина Торстратена не было; после долгих поисков, оторопевший мальчик увидал, наконец, его стоящим в ожидании, в некотором отдалении.
– Я замешкался сэр?.. В лавке было много народа.
– Ничего, ничего. Разменяли ваш билет?
– Вот деньги, сэр.
Голландец с видимым удовольствием взял серебреные монеты. Он подбрасывал их на руке, побрякивал ими, на лице у него играла довольная улыбка. – Это во-первых, – сказал он. – А теперь вы мне должны купить сигар, – вон как раз магазин, который нужен.
И второй билет таким же образом перешел из портфеля в руки Антона; и опять он разменял его на серебреные монеты. Господин Торстратен опять стоял в стороне, опять глаза его заблестели, когда он получил деньги. – Прекрасно, прекрасно… Вы очень способный молодой человек, Антон.
То же продолжалось и дальше. В разных местах были разменяны десять билетов, пока наконец, весь запас, по-видимому, истощился. – На сегодня мы сделали все наши покупки, – сказал голландец. – Теперь пойдем в мастерскую.
Антон молчал. Он не мог понять, зачем его господин целый час ходил с ним вместе по городу и поджидал его каждый раз в известном отдалении от двери, между тем как все купленные предметы можно было приобрести по близости, а некоторые даже в одном и том же магазине, а не ходить за ними в три разные места. Впрочем, господин Торстратен, очевидно, знает лучших поставщиков и предпочитает покупать у них. Как бы то ни было, Антон не высказал ему своего удивления.
Дом, где помещалась так называемая мастерская голландца, находился в узкой, полутемной, грязной улице. Нижние этажи домов были заняты лавками ветошников, распивочными и тому подобными заведениями, а в верхние нужно было подниматься по старым, истоптанным лестницам. Нередко можно было встретить здесь здания, которые от дряхлости устало клонились к земле и кое-как поддерживались утопавшими в грязи подпорками.
Там, где, при благоприятных условиях, едва поместилось бы несколько сотен жителей, здесь ютились целые тысячи. Каждый аршин пространства был густо заселен, каждый уголок был чем-нибудь занят. Антон внутренно содрогался; он с чувством умиления вспоминал зеленый берег Келлерского озера у себя на родине, тихия, мирные, соломенные крыши, под которыми люди жили иначе, лучше, чем здесь, где нужда и горе читались на каждом лице, выглядывали из каждого окошка.
Ему становилось жутко при мысли о возможности провести ночь в этих серых разрушенных логовищах.
– Идите, идите за мной, – сказал господин Торстратен, немного нагибаясь, чтоб пройти в низкую дверь, – нам надо в задний флигель.
Антон мужественно подавил свой ужас. Старые, покрытые грязью стены отсырели, от главного корпуса к флигелем шли деревянные перекладины, под ногами, по скользкой каменной мостовой, текла липкая бурая грязь, в которой плавали всевозможные отбросы.
При встрече с кем-нибудь, приходилось плотно прижиматься к мокрой стене, – иначе нельзя было разойтись.
Антон подавил вздох, – Господин Торстратен, – шепотом спросил он, – вы