.

кивнул головой.

      – Да, – сказал он, – мот и расточитель, но чудный, честный, благородный человек, всеми уважаемый и любимый. Только вот деньги буквально таяли у него в руках. Горсть золотых гамбургских дукатов была для него сущий пустяк; всего одна минута – и все эти червонцы мигом исчезали, точно у них вдруг разом вырастали крылья.

      Все это старик говорил таким тоном, точно это были самые похвальные качества покойного.

      – У каждого человека есть какой-нибудь недостаток, – продолжал он, – только не всегда так раздувают их! Впрочем, ты об этом лучше совсем не думай, но знай, что цургейденские деньги ничем не лучше моих, а мои тебе обеспечены, мой бедный мальчик! Ну, и баста! Иди себе наверх в свою комнату и посмотри на обычном месте: я припрятал тебе там горсточку слив.

      Бенно встал.

      – Ты полагаешь, что мне лучше вовсе не заходить в общую комнату, Гармс?

      Старик потряс головой.

      – Да, так будет лучше, дитя мое, барометр стоит сегодня низко и предвещает бурю!

      – Уж не из-за меня ли опять? – спросил встревоженно юноша.

      – Не то, чтобы из-за тебя. Но старики наши сегодня взволнованы! Зачем тебе впутываться в их неприятности?

      – Ну да, конечно! Спокойной ночи, Гармс!

      – Спокойной ночи, дорогой мой, не забудь же взглянуть в трубу твоей печки!

      – Да, да! – И мальчик побежал наверх. Крадучись, пробирался он мимо общей комнаты по совершенно темному коридору, как вдруг услышал, что кто-то произнес его имя, и это заставило его на минуту приостановиться.

      – О чем вы плачете, мамаша? – говорил сенатор, – уж не опять ли о Бенно? Вам все кажется, что ему недостаточно хорошо живется!

      – Нет, почему же мне плакать о Бенно, Иоханнес? – отвечал тихий женский голос, похожий на вздох. – Разве он не получает самые лучшие отметки, разве он не на лучшем счету у начальников? Но меня огорчает, что ты не любишь его, что ты преследуешь в этом невинном ребенке память о его покойном отце, которого ты своей жестокостью и нетерпимостью вогнал в гроб!

      Сенатор насмешливо фыркнул.

      – Упреки! – сказал он резким тоном, – право, можно было бы с большим правом сказать, что память о нем по настоящее время нарушает наш семейный мир и вызывает постоянно досаду и раздражение. Но вот теперь я знаю, о чем вы плачете. Сегодня день рождения Теодора, не так ли?

      Ответом было подавленное рыдание старушки. Бенно чувствовал себя также крайне взволнованным. Сегодня день рождения его отца, а где та одинокая могила, о которой даже он, его сын, не знал? Чья рука когда-либо положила венок на эту позабытую всеми и заброшенную могилу?

      – Я разыщу эту могилу, – подумал мальчик, – будь она хоть на краю света. Расспрошу о ней и Гармса: он, наверное, знает!

      – Вы говорите, что я не люблю мальчика, – продолжал сенатор резким ледяным тоном, – и говорите это так, как будто это несправедливость или преступление с моей стороны, но насколько еще хватит в этом отношении моего долготерпения, я, право, не знаю. Вчера я встретил классного преподавателя