крестьянской породы,
к деревьям дворянской породы…
Чей родич под ними лежит?..
«И напряженность детского лица…»
И напряженность детского лица,
и взгляд слепой ночного поколенья,
и полдень, размыкающий колени,
не утоляя, утомлял юнца.
Он спал лишь днём, неловко обнажив
мужской кадык мальчишеского горла.
Во сне он видел женщин, белых, голых,
беспомощно идущих на ножи.
Он воровал ночами яркий шум
высоких мест и приоткрытых окон.
Он взглядов избегал волчиным оком.
Под жёсткой шерстью в черепе был ум.
Он в драках бил всегда исподтишка,
и голосом высоким под луною
он песни пел подъездным корешкам
и хвастался удачею хмельною…
Когда его за взятый им ларёк
в подвале били, – шевелился в луже,
коленками, руками в рёбрах душу
удерживал, свернувшийся зверёк.
А и души-то было, Господи!..
В твоих ли канцеляриях хранится
тот протокол? Районная милиция…
И что он там кричал: «Не подходи!»
«Два ангела сидели потихоньку…»
Два ангела сидели потихоньку
на боковушке проржавевшей койки.
Они плели и птичий вздор болтали,
и тоненькими ножками болтали
над ситцевой замызганной постелью.
Они давно и пить, и есть хотели,
но были часовыми в этом доме,
где и часов-то не было,
и кроме
буханки хлеба – не было припасов…
И ангелы до утреннего часа
следили сон детей алкоголички
и дули им в испуганные личики,
и говорили: «Это только снится,
вот скоро мама, мама воротится».
«Девочки мои, вы помните…»
Девочки мои, вы помните,
как мы лили слезы в интернате
после кастеляной, в спальной комнате,
в день, когда нам выдавали платья…
Ждали нас уроки нерешённые…
Говорили воспиталки ласково:
«Платья шерстяные, недешёвые…»
Ну, а мы хотели, чтобы разные.
«Замер класс. Вираж отваги…»
Замер класс. Вираж отваги.
Класс не дышит.
Самолётик из бумаги,
белый, выше!
Пустяком по сквознякам —
выше крыши!
Не поверь ничьим рукам,
милый, слышишь?
Прямо к Божьим рукам —
воздух прочен —
унеси под облака
детский почерк,
человеческая птица,
Божий ангел.
…Как там крыльями летится
из бумаги?
«Мама, мама, пойдем за реку…»
Мама, мама, пойдем за реку
деревянным мостом тёмным.
И возьму тебя я за руку,
твоя дочка, твой дитёнок.
За рекой, где медуницею
тихо пахнет луг некошеный,
позабудешь, как больницами