не требуется обращение к закрытым источникам.
Вот, например, как отвечал на вопрос «Каковы же были те боги, которым римлянин нес свои скромные знаки почитания?» о. Александр Мень.
«От арийских пращуров он (римлянин. – Г.К.) унаследовал культ верховного бога Дьяушпитара, которого именовал Дивус Патер, или Юпитер. Этот бог считался владыкой неба, света и грозовых бурь. Его призывали под сенью старых раскидистых дубов, у камней и гротов. Со времен Ромула главным местом поклонения Юпитеру стал Капитолийский холм. Туда, на открытую ветрам скалу, поднимался народ, чтобы совершать древние обряды предков.
В Юпитере видели не просто одного из богов, пусть даже и главного. Он казался чем-то большим. «Все полно Юпитером», – говорил Вергилий, выражая в этой формуле изначальную веру римлян. А другой поэт называл Громовержца «прародителем, матерью богов, Богом единым». (Здесь и далее выделено мной. – Г.К.) Впоследствии языческий богослов Варрон пытался даже сблизить религию Юпитера с учением стоиков о мировой душе. «Он есть един, – писал Варрон о Юпитере, – и в то же время – все, ибо мир один и в нем одном все».
Разумеется, нельзя приписывать такого рода монистическую философию крестьянам Лациума. Им были малодоступны отвлеченные идеи, однако по существу Варрон довольно точно обрисовал суть старой латинской религии.
Божественное у римлян именовалось также Numen. Этим же словом обозначали не только высшее Начало, но и множество богов. На вопрос, откуда они появились, римлянин мог ответить примерно так: Numen дробится на бесконечные явления и события; колос и облако, вода и огонь, смелость и любовь, беда и удача – все это numina. Построением мостов через Тибр, выходом в поле, отпиранием дверей, началом войны, да и почти всем управляют специальные боги; одна только пора младенчества человека подведомственна сорока трем numina.
Подобное разложение единобожия свойственно многим религиям, но Рим и тут обнаруживает своеобразие. В то время как большинство язычников представляли себе богов человекоподобными, римляне долго противились антропоморфизму. Им казалось уместнее сохранять древнейшую символику фетишизма, нежели наделять богов чертами смертных. Юпитера, например, они чтили под видом кремня, Марса – под видом копья, Весту – в виде пламени. Тем самым как бы выражалась вера в Божество, пребывающее по ту сторону человеческого. Римлянин интуитивно ощущал здесь тайну, постичь которую люди не могут, если она не воплощается в конкретных явлениях.
Как бы ни называть этот взгляд: пантеизмом, демонизмом или полидемонизмом, главное в нем – благоговение перед сокровенной Сущностью вещей и сознание зависимости от нее. То воистину была религия «неведомого Бога». «Великий Юпитер, или каким именем повелишь тебя называть» – так в смирении обращался римлянин к Непостижимому…
…По мнению Теодора Моммзена, есть глубокий смысл в том, что греки, молясь, обращались к небу, а римляне – покрывали голову. Смирение и страх Божий пронизывали