и сердце с ритма сбивалось.
Душевая лейка треснула, вода била во все стороны.
– Ты обещал исправить! – крикнула блондинка.
– Сегодня исправлю!
– Я могу вызвать мастера.
– Я сам.
Очень сексуально, когда мужчина с руками. Курица знал, что умение чинить сантехнику делает мужчину сексуальным. Он хотел быть сексуальным и потому твердо решил исправить душ.
Сели завтракать. Курица суетился у холодильника, причитая: «Чего-то хочется, а чего, не знаю», и запихивал в рот все подряд. Фрукты, ягоды, бекон, сыр, салат, капсулы витаминов.
Блондинка чинно сидела за столиком на балконе и пила кофе маленькими глоточками. Пока она решала, что будет есть, он уже набил пузо и теперь кипел энергией.
– Как несправедливо, что нет бессмертия, – пожаловалась блондинка апельсиновому соку, который налила в стакан.
– Взболтала? – встрял Курица.
– Взболтала. – Блондинка встряхнула прозрачную бутылку.
– Видишь, сколько гущи на дне, – наставительно указал Курица.
– Отстань.
– Ты мой поросеночек. – Курица ущипнул блондинку за грудь.
От радостной новости и полного желудка Курица весь бурлил. Ему всегда нравилось лапать блондинку, называть поросеночком, а долгожданная новость совсем его взбудоражила.
Внизу, у бассейна, девица в купальнике облокотилась о парапет.
– Хороший город, как ни глянешь в окно, обязательно увидишь классную задницу!
– Хочешь сказать, я жирная свинья? На баб пялишься?!
Комплименты, которые он считал проявлением нежности, слова вроде «поросеночек» и «хрюшок» оскорбляли блондинку, щипки и шлепки она принимала за намек на свою полноту. Она недолюбливала свою женственность, бедра, грудь и особенно круглый животик, который любили режиссеры и зрители и который вызывал к ней абсолютное доверие учредителей фонда. В то утро грудь набухла, соски болели.
– Я люблю твое тело!
– Можно спокойно позавтракать?! – В ее голосе звякнули колюще-режущие столовые приборы.
Блондинка была смешная и трогательная, когда злилась. Это и подбивало Курицу на шутливое хулиганство. Чтобы вызвать визг, надутые губки, брань, звучащую по-детски. Чтобы она гонялась за ним, пытаясь заломить руки, повалить, защекотать до дикого хохота. Сейчас она обиделась иначе. Такая ее обида, помноженная на откуда ни возьмись взявшуюся скорбь по несуществующему бессмертию, служила предвестником слез, рассуждений о собственных страданиях и несправедливом устройстве мира. Сделав глоток плохо взболтанного сока, она сказала:
– Изобрели бы поскорее бессмертие, трудно, что ли! Только у меня появились деньги и возможность отдохнуть, когда можно не думать о пропитании и просто наслаждаться жизнью, я начала стареть и забеременела.
– Ты прекрасно выглядишь! – твердо заявил Курица с трудом скрывая: «Ну вот, опять началось». –