твой приговор.
Я знать хочу, какая сила —
Пред тем же кованым крестом —
Тебя помоями чернила
И златом мазала потом.
Я знать хочу, как месят войны.
Я знать хочу, кто выдал план
Концлагерей в полях привольных
И гнойных пограничных ран.
Как строят розовые тюрьмы
И сумасшедшие дома.
Зачем листы кидают в урны,
От выбора – сходя с ума.
Вы, плотники и хлебопеки!
Медсестры и гробовщики!
Вся ваша правда, человеки.
Вам кривда будет не с руки.
И в этом мире, где дощатый
Настил – над пропастью прогнил,
Я знать хочу, кто – виновато,
Кто – без вины себя хранил!
Кто двадцатипятисвечовый,
Сиротский свет в ночи лия,
Вставал с постели вдруг в парчовой,
Заместо нищего белья,
В пророческой, рассветной ризе,
И разверзалися уста,
Чтоб вытолкнуть слова о жизни,
Где Правда,
Кровь
и Красота.
ЛИТУРГИЯ СУМАСШЕДШИХ
Манита пророчествующая
…На ужин был кефир сегодня…
Вот зеркала машинный дым —
Дышу больничной преисподней,
Сверкаю зубом золотым…
Теченья вен – в чернильных пятнах.
Во рту – соленый йодный вкус…
Схожу с ума – вполне понятно.
Да вот совсем сойти боюсь.
Сестра!.. Боюсь одна – в палате…
Мне закурить бы – тут нельзя…
Халат – заплата на заплате —
Со стула падает, скользя…
Все спят… О, тело самолета —
Оконной рамы черный крест…
Лечу во тьму!.. Огня охота…
И бельма стекол жжет норд-вест.
Какие у стакана грани —
Сожму в руке – раздастся хруст…
На перекрестке умираний
Одна остаться я боюсь!..
Ох, шлепанцы на босу ногу…
До двери, плача, добегу —
Ну, помогите ради Бога —
Одна я больше не могу…
Я больше не могу на свете
Одна! Ведь пытка это, Ад!
Я плачу так, как плачут дети,
Когда ведут их в детский сад!
Во тьме тяжелой матерь вижу:
Вот за столом сидит одна,
И сморщенною грудью дышит,
Хрипя, минувшая война,
А сын – на нынешней, позорной,
В горящих зубьями горах,
Где звезд пылающие зерна
Летят в земной кровавый прах,
Где у хирурга под ножами —
Тугое, юное, в пыли —
Не тело корчится,
а пламя
Разрытой взрывами земли!
Провижу – все вот так и будет:
Ни веры нет, ни счастья нет, —
И полетят, изверясь, люди
Во тьму, как бабочки – на свет!
Хлеб, чай горячий на дорогу,
Прикрыть истертым шарфом грудь…
О, как же в мире одиноко,
Поймем