сберечь его живым и здоровым. Женщина со страхом думала о различных опасностях, которые будут угрожать ему в ближайшие дни, недели и годы. Она всегда опасалась, что внезапный порыв ветра может унести его прочь – так, как он уносит опушенные семена одуванчика из его корзинки.
Если бы она знала его тайну – то, что ее сын способен чувствовать движение окружающего его безграничного пространства, цепляющегося за одежду, как цепляется ветер за листья на вершине кроны дерева, – ей, наверное, уже никогда не суждено было бы спокойно заснуть. Однако Джон Грант не мог выразить словами то, что он чувствовал, а потому его тайна оставалась нераскрытой. Возможно, он понимал, что другие люди в любом случае не поймут его ощущений, и потому не пытался рассказать о них.
Юный Джон Грант, конечно же, не знал ничего ни о планетах, ни о звездах, ни о галактиках, а уже тем более о скорости летящих пуль. Да и откуда он мог бы узнать об этом? У него не было возможности дать какое-то вразумительное объяснение тому, что он чувствовал, впрочем, как и ни у кого из живущих в 1444 году людей, которые не могли знать об этом правды. Земле придется сделать полный оборот вокруг Солнца еще больше ста раз, прежде чем Николай Коперник выяснит, что все мы являемся невольниками Солнца, а Солнце – невольником Вселенной.
Хотя Джон Грант и заметил, что птица неожиданно изменила маршрут своего полета, он не обратил на это особого внимания. Однако когда полдюжины других птиц, попавших в его поле зрения, пронеслись в том же направлении, что и та, первая птица, он, невольно заинтересовавшись этим и отвлекшись от восприятия движения окружающего его мира, приподнялся и осмотрелся по сторонам. Раньше из группы деревьев, находившихся в нескольких сотнях ярдов справа от него, доносилось пение птиц. Теперь эти птицы умолкли. Те из них, которые никуда не полетели, похоже, затаились и прислушались.
От затвердевшего на солнце грунта исходили какие-то колебания, которые донеслись до него в виде неясных пока звуков. Это еще не было вибрацией: просто в ушах слегка зазвенело, – но ощущения были вполне отчетливыми. Мальчик поднялся на ноги. Чувство тревоги еще не охватило его, но все органы чувств напряглись. Джон Грант инстинктивно повернулся, чтобы ему был виден его дом – длинное низкое строение со стенами сухой каменной кладки и крышей из дерна. Из печной трубы вяло поднимался вверх белый дымок. Эта картина должна была бы подействовать на него успокаивающе, но из-за усиливающейся напряженности в его груди она, наоборот, встревожила его. Ему вдруг подумалось, что его дом… спит, пребывая в неведении, а потому является уязвимым.
Уязвимым по отношению к чему? Этого Джон Грант не знал. У него появилось ощущение, которое он называл (для себя и только для себя) «толчком» и которое сопровождалось слабым металлическим привкусом во рту. Сомнения и страх вызвали у него растерянность, волоски на коже встали дыбом, а «толчок», внеся определенную ясность, заставил побежать равномерной рысцой вниз по склону холма к дому. Пробежав сотню